Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Прежде чем отпустить меня на сцену, Кора делает чуть ли не двадцать снимков подряд, так что у меня даже щеки начинают болеть от улыбки. Она тянется, чтобы поправить мой парик, но на полпути передумывает.

– Все идеально, – говорит Кора и крепко, почти до боли, обнимает меня.

Подошедший Тони хлопает меня по плечу и кивает Коре и Гленну. Вид у него такой, будто у него от предпремьерного волнения вот-вот случится инфаркт.

– Ава, конечно, ваша дочь, но сегодня она моя Глинда, и мне нужно, чтобы она пошла за кулисы prontissimo [27] Как можно скорее ( ит .) .

– Нет-нет, они мне не… – пытаюсь я пояснить и умолкаю, не договорив. – Это мои родные.

Перед уходом я напоминаю Коре о месте для Пайпер.

– Она придет, – уверяю я, и скорее себя, а не их.

За кулисами царит сущий хаос. Мимо меня пробегает полураздетый Железный Дровосек, вопя что-то о гриме. Злая Ведьма не может найти свою метлу, а Тотошка, роль которого исполняет самый настоящий пес, пописал на Страшилу и сбежал.

С бешено колотящимся сердцем я сквозь щелку в занавесе смотрю в переполненный зал. Погладив атлас платья, я провожу пальцами по бугристой коже лица и вцепляюсь в черную ткань занавеса.

Здесь меня и находит Асад.

– Земля – Аве! – Он машет рукой перед моим лицом. – Ты в порядке? Выглядишь так, словно вот-вот закричишь: «Спасите, тону!»

Его голос возвращает меня в реальность. Асад в черном с головы до пят – черная даже гарнитура. Ну прямо агент ЦРУ. В руках у него коробка с большим розовым бантом.

– Я безумно волнуюсь, – признаюсь я.

– Ну, не знаю, поможет тебе это или нет, но здесь сейчас некий татуировщик с кошмарным пучком на голове.

– Он пришел? – высунувшись из-за кулис, я ищу взглядом Габриэля.

Увидев меня, Кора вскидывает фотоаппарат и показывает на свою улыбку, напоминая мне тоже улыбаться. Место Пайпер рядом с ней до сих пор пустует. Габриэль машет мне с последнего ряда.

– Ну и ну, Ава Ли, маленькая шалунья, полная сюрпризов! Ты все-таки пригласила его!

– Почему бы и нет? – с нарочитым равнодушием говорю я, стараясь не обращать внимания на хитрую улыбку Асада. – Он был очень мил. И любит театр.

– Да-да, конечно, – протяжно произносит Асад.

Мои щеки горят от смущения, а нервы взвинчены до предела. Я бросаю еще один взгляд на полный зал. Неужели я действительно выйду на сцену?

– Скажи, я рехнулась, да? Выйти на сцену в роли прекрасной волшебницы?

Асад вытаскивает из уха наушник, и я слышу чей-то голос еле слышно бормочущий о перегоревшей лампочке за кулисами.

– Жизнь не похожа на мюзикл, Ава, но это твоя жизнь. Если не захочешь, никто тебя не заставит играть роль. – Он смотрит на меня в упор. – Так какую роль ты хочешь сыграть в своей жизни?

В зале Кора болтает с Гленном и проверяет камеру.

– Я не отступлю сейчас. Кора так ждет этого. И Тони столько работал…

– Забудь о них. – Асад резко задергивает занавес. – Чего хочешь ты?

Задумавшись, я смотрю в его глаза и вижу в черных зрачках себя – не шрамы, а просто себя. Чего же я хочу? И хотя в глубине души мне хочется сбежать отсюда, у меня есть точный ответ на этот вопрос.

– Я хочу петь.

– Так о чем тогда весь разговор? – Асад снова вставляет в ухо гарнитуру и, словно только сейчас вспомнив об этом, вручает мне коробку. – Чуть не забыл. От Пайпер.

Я тяну за розовую ленту, снимаю крышку. В коробке лежит каштановый парик, а под ним записка: «Этот тебе больше подходит. Ни пуха ни пера!»

– Она была здесь? Она вернется?

Асад пожимает плечами.

– Она оставила ее еще днем – перед тем, как пойти к мозгоправу. Если что, это она так ее назвала, не я. – Он указывает пальцем на себя, потом тыкает им в меня. – Помни, есть лишь ты на сцене и я в осветительской, колдующий над светом. Об остальных забудь.

Перед зеркалом за сценой я меняю розовый парик на каштановый. У меня был почти такой же цвет волос. На концах пряди слегка завиваются, прямо над моим шрамом-звездой. В зеркале отражается девушка с носом-картошкой, без уха и вся в шрамах, но ее синие глаза кажутся удивительно знакомыми.

Свет в зале тускнеет, и я снова смотрю в щелку между кулисами, чтобы запомнить, где сидят Кора и Гленн. Последнее, что я вижу, перед тем как свет окончательно гаснет, – пустое кресло рядом с ними.

Не успеваю я опомниться, как Тони говорит, что скоро мой выход. Через щель в кулисах мне виден только первый ряд зрителей, на месте остальных лишь силуэты голов. Я не вижу Кору и Гленна в темноте, но представляю их точно так же, как раньше маму и папу. Их незримая поддержка помогает мне стоять перед зрителем.