Лариса Исарова: Задача со многими неизвестными

— В любом варианте он лучше ваших кисляев Пьера и Николая, он никогда бы не сидел на папочкиной шее, не бросил бы Платона Каратаева…

Лицо его горело, он забыл о своей невозмутимости, он не замечал, что довольно откровенно изложил и свою философию. Я сказала, что ставлю «пять» за знание текста, хотя и не согласна с его полнейшей реабилитацией всех поступков Долохова.

Джигитов сел, но что-то продолжало его жечь, не утешила даже долгожданная отметка. И он вдруг поднял руку.

— Будьте любезны, Марина Владимировна, вы не в курсе, сколько стоит на толкучке однотомник Мандельштама?

Ветрова даже подскочила от возмущения.

— Точно не знаю, я бываю там редко, мне покупать книги у спекулянтов не по карману. А почему вас это именно сейчас заинтересовало?

Он небрежно развалился на парте и, поигрывая замысловатой ручкой в форме капитанской трубки, изрек:

— Да вот у бабки рылся в шкафу, нашел много всякой рухляди книжной, кажется, денежной…

— Вам очень нужны деньги?

Он повел плечами, как солистка ансамбля «Березка».

— Я люблю поп-арт, мемуарную литературу. Да и нужно быть в курсе новинок самолетостроения…

— У вас много увлечений.

— Самолеты не увлечение, ведь я буду художником-дизайнером.

В классе послышались смешки, но Джигитов даже не шевельнулся, он вел себя так, точно мы с ним находились наедине…

Дружбу Буракова и Джигитова не нарушила даже Горошек, удивительно соответствующая своей фамилии. Это была самая маленькая в классе девочка, похожая на говорящую куклу. Только у куклы было низкое бархатное контральто, и любые стихотворения в ее исполнении приобретали трагическую окраску.

Я всегда поручала ей доклады о поэзии. И хотя она страшно волновалась, теряла закладки, хваталась за голову и начинала накручивать на палец челку, в ее выступлении всегда была страстная влюбленность в поэтическое слово, удивительное для пятнадцатилетней девочки понимание его оттенков. И в классе во время ее выступления устанавливалась заинтересованная тишина.

Горошек читала поэтические строки наизусть и, окончив, тяжело роняла руки, глядя огромными глазами вдаль. И я замечала, как не сразу отводили от нее взгляды самые иронические мальчики, медленно остывая от откровенного щенячьего восторга.

Бураков поддался ее чарам сильнее других, хотя стихов не любил, и Джигитову приходилось в такие минуты его сильно толкать, чтобы привлечь к себе внимание. Он-то девочкой не интересовался.

Но однажды Горошек должна была делать доклад. Она подошла к моему столу с огромной тетрадью, похожей на счетоводную книгу, положила руку на горло и сипло прошептала, что съела вчера три порции мороженого…

И тут Джигитов со своей ленивой усмешкой предложил прочесть вслух ее доклад. Она радостно закивала, глядя на него как на спасителя. Речь шла о четвертной оценке. И тогда Джигитов встал рядом с ней, она открыла тетрадь, и он невозмутимо начал читать, следя за ее указующим пальцем.

Зрелище было комическое. Длинный разболтанный Джигитов и крошечная Горошек, от волнения привстающая на цыпочки. Она то подпрыгивала, то дергала его за рукав, когда ей казалось, что он недостаточно проникновенен — тон его был очень ироничен.

Бураков долго смотрел на них, пристально, внимательно, а потом так вздохнул, что с парты слетела промокашка и плавно опустилась к ногам Горошек. Она ничего не заметила, она механически наступила на нее, следя за губами Джигитова.

А после уроков я увидела идущую впереди меня пару: размашисто шагавшего Джигитова с развевающимися по ветру волосами и семенящую рядом Горошек, которая держалась за его палец. За ними медленно плелся Бураков, совсем близко, в трех шагах, но они его не замечали, поглощенные разговором и весной. И мне вдруг показалось, что с этой девочкой Джигитов сбросит маску циника и нахала, как пестрый свой платок…

Меня очень интересовало, почему его так не любят в классе, почему все иронизируют, когда о нем заходит речь? Даже к шуту Лисицыну, даже к Медовкину, даже к эгоистке Шаровой относились все же лучше. И девочки громогласно удивлялись вкусу Горошек, а мальчики всячески сочувствовали Буракову.

Может быть, все дело было в том, что Джигитов откровенно демонстрировал ко всем без исключения свое презрение?! Свою «культурность»? Или злило, что он не входил ни в какие группировки? А скорее — раздражало странное сочетание в нем цинизма и ребячливости, которое казалось неестественным!