Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

— Нет у меня дневника, не дам его, не хочу, чтобы с начала года…

— Выйдите тогда из класса.

— Не положено.

Подвижное лицо его выразило максимум злорадства.

— Наталья Георгиевна специально предупреждала, что нас нельзя выгонять, мы бездельничаем в коридоре…

Нелепую сцену прервал звонок, но и на перемене я не смогла избавиться от этого скандалиста. Он пошел за мной в учительскую, продолжая ворчать и апеллировать к окружающим. По счастью, его услыхала Таисия Сергеевна, дежурившая по этажу.

— Это что за нытье? — грозно подступила она к Ланщикову, — а ну марш отсюда!

Ланщиков мгновенно испарился.

После уроков меня вызвали в кабинет к завучу. Возле Натальи Георгиевны я увидела Ланщикова, похожего на кающегося ангела: разноцветные глаза его смотрели кротко, волосы были приглажены, неопрятный ворот куртки застегнут, он даже пыль смахнул с ботинок.

— В отчаянье человек… — говорила Наталья Георгиевна, — он у нас был всегда «хорошистом». Вы поступили неразумно, я ведь дала вам список с их обычной успеваемостью… Попрошу его переспросить и исправить двойку.

— Да, Бураков меньше отвечал, а ему тройку… — заныл, как назойливый комар, Ланщиков.

Эта ситуация меня поразила. Чтобы лодырь бегал ябедничать к завучу! Рассчитывал на поддержку?! И получал ее? Только в молодости отчитывали меня перед учениками…

…И я вспылила:

— Простите, Наталья Георгиевна, но за последние 15 минут Ланщиков не мог выучить литературу. Следовательно, исправить его двойку невозможно.

Наталья Георгиевна широко раскрыла синие глаза, блестящие, как у дорогой куклы, медленно розовея.

— Что, я хуже других? — заныл Ланщиков.

— Не хуже, наглее, — сказала я любезно.

— Пожалуйста, я могу извиниться, но Бураков меньше отвечал…

— Меньше да разумнее…

— А я — дурак?

— Наверное, если так себя ведете…

Лицо Натальи Георгиевны приняло нормальную окраску, и она мгновенно перестроилась. Прежде всего выгнала в коридор Ланщикова и заговорила со мной необыкновенно прочувствованно:

— Вы меня не так поняли, Марина Владимировна. Я о вас забочусь, у него ужасная репутация, он страшный циник и грубиян, да и родители, между нами, достаточно склочные.

Я пожала плечами и вышла.

Второй раз я имела счастье выяснять отношения с Ланщиковым на факультативе по литературе.

— А за это будет отметка? — спросил он, развалясь на парте и потягиваясь, как кот.

— Нет.

— Ну, тогда я пошел… — И он сделал вид, что уходит.

Я сказала:

— Прошу посторонних быстрее удалиться. Конечно, Ланщиков, ваше появление было трагической ошибкой. — Я смотрела на часы. — Вы потратили три минуты. И я не знаю, чем смогу вам их возместить… Разве что покормить завтраком в буфете за свой счет. Вы ведь любитель поесть?!

Ланщиков ухмыльнулся, повозился на парте, но остался.

Когда девятиклассники писали сочинение «Суд совести», Ланщиков сдал мне такую работу:

«Определение «суд совести» — это раскаяние за совершенный поступок. Начнем рассуждать. Чтобы раскрыть смысл, опишу один случай из собственной практики.

Представьте себе урок математики в 7-м классе, самом недисциплинированном и разболтанном (это утверждали абсолютно все учителя школы).

Идет пятнадцатая минута урока. Я сижу на третьей парте у окна и мирно беседую со своим соседом. В голове блуждают приятные мысли, в общем — каждый занимается, чем хочет. Урок ведет Э. И. — великолепный преподаватель математики, но мы, ученики, ценили в ней другое качество, которое, к сожалению, наблюдается не у всех преподавателей. Э. И. обладала железными нервами, сделанными из неизвестного сплава, и, не обращая внимания на все происходящее в классе, старательно что-то объясняла. Ее девиз: «Кому надо, тот будет слушать», был давно известен, так что кому не надо, тот и не слушал.

Когда железные нервы Э. И. накалялись и доходили до наивысшей температуры плавления, тогда мы чувствовали их жар на себе.

Но я отвлекся от главной темы, так что попробую изложить самую суть.

И вот в середине урока меня вызвали к доске. Я, как всегда, не смущаясь, твердой походкой подошел к Э. И. Ее взгляд пронзил меня насквозь, но я тоже, в свою очередь, старался смотреть на нее умным, все понимающим взглядом. Несмотря на это, я был атакован абсолютно непонятными мне вопросами и, в конце концов, получил свою двойку.

Чувство ненависти к Э. И. разгорелось во мне до крайности. В ту минуту мне казалось, что я смертельно оскорблен и унижен, и вот, не выдержав, я физическим путем избавился от двойки (вырвал лист из дневника). Вначале меня охватило чувство облегчения и на душе стало очень хорошо, но в дальнейшем я стал раскаиваться в совершенном поступке, и я сознался.