Лариса Исарова - Задача со многими неизвестными

Я часто о ней думала, стараясь представить ее мать, условия воспитания, и все же для меня полной неожиданностью оказалась встреча с Костровой-старшей. Я с трудом скрыла растерянность. Я не ожидала, что у такой грациозной девочки может быть такая костистая, мужеподобная мать с изуродованным лицом. Ей было за пятьдесят, но она выглядела старше своих лет. Она спросила меня после общешкольного родительского собрания:

— Почему вы не любите Таню? У вас есть более талантливые ученики?

Ее умные глаза то вспыхивали, то гасли, но тяжелое коричневое лицо сохраняло мучительную неподвижность.

— Мне и жаль ее, и страшно за нее… — начала я. — Она никого не любит…

Мать Костровой попыталась улыбнуться, и ее изуродованная щека дернулась.

— А зачем надо кого-то любить? Быть беззащитной?

— Но вас она хоть любит?

Она провела рукой по лицу, точно снимала какую-то паутину.

— Это не относится к делу. Главное, что Таня — одаренный человек. Я сделала все, чтобы ее способности выявились уже в школе, она будет переводчицей…

— Будь я на вашем месте, меня больше интересовало, каким она вырастет человеком. Когда она издевалась над одной учительницей…

Мать Костровой перебила меня:

— Знаю, но это я приучила Таню к сознанию, что к браку в работе надо быть беспощадной. Ваша жалкая француженка оказалась плохим преподавателем, зачем ее щадить? Когда я была врачом на фронте, меня никто не щадил. Я стала уродом в тридцать лет.

Она снова дернулась лицом, усмехаясь.

— Думаете, меня жалели? Отец Тани честно сказал: «Кому охота такую рожу видеть день за днем!» И я его не осудила…

Она тяжело дышала, но продолжала так же страстно:

— Да и сейчас, любой огрех — больные строчат жалобу! Прикажете их любить?

— А как же врач может без этого работать?

— Лучше с юности не строить иллюзий, не обольщаться глупейшими идеалами, тогда хоть не так больно будет видеть их крах.

Я почувствовала, что и сегодня в жизни этой женщины есть незаживающая рана, что она продолжает кровоточить, и мать Костровой весь мир готова обвинять в своей непрекращающейся боли.

Я решила, что теперь понимаю Кострову, но я снова ошиблась…

8 Марта на улице возле школы я увидела Тину Петровну с большим букетом нарциссов. Она несла их гордо, как флаг, и похвасталась:

— Хороши? Это Мамедов мне вручил, от девятого класса. А сам краснел, как молодой человек, представляете?!

— Ну, еще бы — шестнадцать…

— Только шестнадцать, совсем ребенок…

И вдруг я вспомнила, как на днях Костя Мамедов и Кострова стояли у окна в коридоре. Он лениво цедил слова, почти не поворачиваясь к ней, пока не заметил торопливо проходившую по коридору Тину Петровну. Лицо его потеплело, оттаяло, он рванулся к ней, явно ища предлога для разговора, а Кострова закусила нижнюю губу так, что на ней отпечатался след зубов, и резко отвернулась.

В тот же день Таисия Сергеевна сказала мне в учительской, когда мы проверяли тетради на пустом уроке.

— Какое счастье, что у нас появилась эта Тина Петровна. Я просто раскрепощена, я так боялась, как бы Костя не влюбился в современную вертихвостку, ведь он слишком красив…

— А при чем тут Тина Петровна? — поинтересовалась я.

— Даже эта гордячка Кострова забегала к нам, всегда по делу, конечно, но я же не слепая… В принципе я против нее ничего не имею, она талантлива, но если бы он привел мне такую невестку — лучше сразу в петлю…

— Ну а Тина Петровна?..

— Мой-то дурачок в нее сразу влюбился, я же по его глазам всегда все читаю и теперь, чуть бездельничает — сразу говорю: «Вот не сдашь физику, расскажу Тине Петровне…»

Я не могла не засмеяться, метод был довольно оригинальный…

— Вам смешно, а ведь помогает. Больше того, раньше мне приходилось ему брюки гладить, а теперь — сам красоту наводит каждое утро…

— А если безответное чувство испортит ему жизнь?

Таисия Сергеевна самодовольно улыбнулась.

— Чем дольше его не окрутят, тем лучше, а в отношении Тины Петровны я применяю профилактику, метод моей мамы. Она в юности легко портила мне дружбу с неподходящими мальчиками, она говорила: «Он, конечно, очень милый, только у него грязные уши, наверное, тебя именно это привлекает, в виде разнообразия».

Я снова рассмеялась, а она продолжала:

— Вот я и рассказываю при Тине Петровне, какой Костя грязнуля, как швыряет грязные носки где попало, какой он болезненный, она теперь не сможет в нем заметить юношу…

В это время прозвучал звонок, и в учительскую заглянул Мамедов.