Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

А Параша все боялась поверить в свое счастье и со страхом встречала каждое утро. Вдруг все рассеется, как туманные грезы…

Граф поселился с ней не во дворце, а в Новом доме из тринадцати комнат. Три принадлежали ей одной. Оклеенные дорогами обоями, увешанные картинами. Она отказалась от белой с золотом мебели, от шелковых занавесей, драгоценных шандалов и люстр. Согласилась только на картины из графской коллекции, по своему выбору. В спальне, в углу — Богоматерь в драгоценном окладе, вышитом жемчугом. Его подарок: жемчуга — Жемчужине. Писал икону сам Гурий Никитин, и принадлежала она, по преданию, старице Леониле, несчастной жене царевича Ивана, в миру Елене Шереметевой.

Застав невестку «неприбранной», в «исподнем», царь Иван Васильевич замахнулся в гневе посохом, сын защитил жену и пал от руки отца окаянного. Скинула беременная Елена младенца и ушла в монастырь.

Страшно было, как рассказал граф Николай эту историю, точно черная тень холодным ветром обдала, но смолчала Параша, не хотела даже вздохом портить свое и его счастье.

И еще два портрета висели — ее, в роли Элианы, что повелела написать Ее величество императрица, и копия с «Кающейся Магдалины» Тициана.

В гостиную же Параша попросила те картины, которые впервые увидела еще девочкой: «Самсон и Далила», «Лукреция и Тарквиний», «Даная», «Венера и Купидон», «Жертвоприношение Ифигении», «Грации», «Нимфы», «Аполлон с музами», «Дафнис и Хлоя» и несколько пейзажей Италии.

Она мечтала поместить здесь и его портрет, но Николаю Петровичу работа Аргунова не нравилась. Он выглядел на картине горделивым, холодно-доброжелательным, сановным, совсем не таким, как теперь, когда являлся в ее тесные комнаты, к женщине, которая понимала его с полуслова. Ее комнаты примыкали к его спальне. Он требовал, чтобы ежесекундно она была рядом с ним. Он все время старался ей что-то рассказать, прочесть, ибо прежде у него не было такого единомышленника.

Особенно Николай Петрович любил ей читать «Мемуары маркиза де Мирмона» или «Философа-отшельника» Д’Аржана. Главный герой в этих книгах, устав от людей и света, уединяется, чтобы, забыв обо всех разочарованиях, отдаться чтению, музицированию, живописи и простым работам в саду или огороде. Ценил граф Шереметев и мемуары герцога Ларошфуко, его «Максимы», а также «Характеры» Лабрюйера, который читал в сердцах людских, как Бог, проникая в самое сокровенное.

Николай Петрович был потрясен, обнаружив, сколько книг из его библиотеки прочла за эти годы Параша. И не просто прочла, а осмыслила глубже, чем многие дамы его круга. Она читала и романы Прево, и романы Жана Д’Овиньи, и «Ангола» шевалье де Ла Морлиера.

В каждой книге Параша замечала что-то неожиданное. Сначала она стеснялась делиться с ним своими мыслями, краснела, смотрела в сторону, опустив глаза. А он поражался ее мыслям, философскому складу ума и детской веселости, которая с каждым днем становилась все заметнее, выходила на поверхность, будто зеленая трава из-под снега.

Как-то она рассказала свой сон. Чудилось ей, что она бабочка, которая пытается взлететь, понимая, что времени у нее немного, пытается, но не может. Одно крыло примерзло, не оторваться ей от земли.

Странный холод проник в него с этим рассказом, точно озноб охватил, и с тех пор он вставал иногда ночью в своей опочивальне и заходил к ней, чтобы услышать ее дыхание.

Никогда еще в нем с такой полнотой не билась жизнь, никогда он не чувствовал себя столь молодым. Даже припадки неукротимого гнева, от которых раньше все замирали, почти исчезли, а когда он все-таки взрывался, то никого не карал, точно боялся что-то вспугнуть…

Перед ним все время возникало лицо Параши, ее сияющая улыбка, ямочки на щеках, белоснежные зубы. Всюду чудился ее смех, мелодичный и звонкий, равного которому он не знал в жизни, заразительный и веселящий лучше шампанского.

На сцене, когда она играла и пела, ею любовались даже злопыхатели. А после спектаклей Параша гасла, и только он продолжал видеть ее внутренний свет. С Парашей все было интересно; ее маленькие комнаты стали милы Николаю Петровичу, как его детская опочивальня из туманного прошлого…

В эти счастливые для обоих дни они продолжали заниматься. Граф получил из Парижа много книг и требовал, чтобы она не только пела, но и безукоризненно овладела речитативом. Он становился против нее, метрах в восьми, в музыкальной зале и тихо читал александрийские стихи, а потом приказывал, чтобы она повторяла их, понизив голос. Он декламировал текст, как это делали французские актеры, на одном дыхании, сохраняя одинаковую силу звука, раз от раза удлинял свой монолог, не допуская смены интонации. Умение набрать нужный запас воздуха обычно достигалось постепенно, но у Параши это свойство оказалось врожденным. Он невольно вспоминал Клерон, маленькую, капризную, никому не позволявшую себя унижать безудержно смелую любимицу Парижа, сбросившую на сцене фижмы и парик. Ее неподражаемые выходки, ее арест, окончившийся триумфом, ее роли — Роксана, гордая и независимая, ироничная Гермиона, женственная Федра, вольнолюбивая Агриппина… Клерон играла подлинные характеры…