Когда никто его не выручает деньгами, Дима Левтолстой одалживает у друга своего по имени Филя-баян баян. Ну да, да! Одалживает баян у Фили-баяна и садится на углу в сквере рядом с вернисажем художников. Играть он совершенно не умеет. Разворачивает баян, произвольно нажимает время от времени какие-нибудь кнопки, но зато очень знатно голосит. Слов песен, однако, не помнит, поэтому в основном пересказывает их своими словами под свою же так называемую музыку.
Например, вот что услышали мы солнечным летним днем:
Один крокодил одиноко стоял на улице-е,
И был в это время такой сильный до-ождь,
А крокодил играл на баяне, как и я, господа-а-а,
Потому что не было у него денег хоть чуть-чу-у-уть,
А выпить же ему душа проси-и-ила,
И день именин у друга ево-о-о,
А друг у него вообще-е-е с ума сойти,
Уши как блины-ы-ы,
И карлик мохнатый,
Но зато зажиточный и денежный,
Подарил крокодилу голубой вертоле-е-ет,
Ну, крокодил ему хоте-е-ел
Его отблагодарить за это,
Типа поста-а-а-авить,
Если кому не понятно,
За этот вертоле-е-ет,
И стал под дождем выступа-а-ать
Перед вами, господа прохожие.
И простудился…
Но такие представления Дима Левтолстой давал очень редко. Ему легче было прошагать к моему дому в дачном поселке несколько километров и, поклонившись, дать другое представление, которое совсем не сочеталось с простенькими пересказами детских песенок:
— Девочка моя! О прелестное божественное дитя! О свет моих очей, источник вдохновенья, — куртуазно помахивая воображаемой шляпой с перьями, декламировал Дима Левтолстой, — а не окажете ли помощь бедному одноглазому старому, но весьма обаятельному менестрелю, — ставил меня в тупик Дима, парень лет на десять младше меня и далеко не музыкант, лукаво и цепко поглядывая двумя хитрыми иезуитскими глазами. — Желательно не в очень крупных купюрах, — добавлял он, переминаясь и шмыгая носом.
— Опять?! — возмущался мой муж, когда узнавал, что Дима выцыганил все мелкие деньги из моего кошелька.
— Я плачу за спектакль, который он здесь разыгрывает, — парировала я, но на самом деле, скажу честно, я просто не могла бороться с такой диковинной фантазией. Конечно, я знала, что жизнь многообразна, но как же она, оказывается, разнообразна даже в одном человеке…
И вот недавно, в августе, он пришел опять, но предстал в дверях чистеньким, умытым, причесанным и побритым. Его оттопыренные уши прозрачно и нарядно просвечивали, как у первоклассника.
— Дитя мое, — поклонился Дима Левтолстой, — дело в том, что моя матушка Ольга Ивановна приехали с Севера, — торжественно, как церемониймейстер, объявил он. — Милости просим к нам на ужин. К шести. Будет подан холодец и десерт.
— Мама? К вам приехала мама, Дима? — удивилась я.
— Да! — Димино лицо просияло. — Навсегда! А знаете, как она меня называет? — Дима невероятно смутился, разулыбался, как ребенок, опустил глаза и выдохнул: — Княже… мой… нежный…
— Кто там приходил? — спросил мой муж сонно с дивана.
— Дима Левтолстой.
— Опять?! Ничего ему не давай! Прогони его, этого бомжа! Прогони!
— Да не просил он ничего. Он приходил пригласить меня на ужин. Вот ты, — говорю мужу, — когда последний раз ты приглашал меня на холодец и десерт?! И я тебя, говорю, кормлю регулярно, а не время от времени, как этого бомжа. А когда ты говорил мне «девочка моя» или «свет моих очей»?! К нему мама приехала, к Диме! — разошлась я. — Навсегда приехала! А ты знаешь, что может настоящая мама? Ни одной женщине в мире не под силу сделать то, что может настоящая мама для своего сына! Она может из бомжа, приложив минимум усилий, сделать аккуратного парня с хорошими перспективами. А из хорошего парня, приложив чуть больше усилий, мама может сделать гения! Да-да, гения!!! Мама может все, понимаешь?! — орала я.
И тут под недоуменным и растерянным взглядом мужа я набрала номер телефона моего сына:
— Здравствуй, — сказала я в трубку. — Здравствуй, княже мой… нежный…
ИЗ ПАПКИ «ТОЛЬКО ДЛЯ СВОИХ»
* * *
— Мама, а взрослой быть страшно? — спросила Лина.
И мне захотелось закричать:
— Да! Да! Очень, очень страшно быть взрослой!
Ничего не сказала ребенку… Нет, сказала.
— Взрослой быть интересно. Но ответственно…
Нет, все-таки педагогическое образование что-то да значит…
* * *
Слушала по французскому каналу «Меццо» прекрасный традиционный (постамериканский) джаз. Математика какая-то. Виртуозно, изящно, но душу не греет. Как иногда говорят, умом понимаю, а сердце молчит.
Читать дальше