Луи Арагон - Орельен. Том 2

Мыслями он все время возвращался к Рике. К некоему символическому мосье Рике. К его подружке. К его работе на заводе. Вспомнил его неистовый нрав, избыток энергии. Как-то он проводит воскресные дни? Какой вид имеет его каморка? Орельена не так занимал сам Рике, как то, что отделяет его от Рике. Ведь и он мог быть одним из таких Рике. Мог бы, как и Рике, очутиться в ледяной воде, стараясь нечеловеческим напряжением мускулов, умной мускульной силы отличиться, проверить себя. Непонятно, в чем отличиться. Что движет им? Чувство долга? Потребность в самооправдании? Чувство собственного достоинства? Верно только одно: как раз этих чувств явно недоставало сейчас Орельену.

Он отправился в Люксембургский сад, где можно было прогнать мысль о Рике, незаметно убить утренние часы. Он взглянул на бледных детишек, игравших у ног нянюшек и мам, прошел мимо пруда, из которого спустили воду, поглядел на каменные развалины и медленно побрел домой по бульвару Сен-Мишель, где в это утро не толпились, как обычно, студенты, а окна кафе были покрыты изморозью, словно графины с замороженным питьем. Орельен зябко пошевелил пальцами ног в легких ботинках.

Мадам Дювинь еще не ушла домой.

— Мосье вернулся? Как жаль! Вот только-только, минут пять, не больше, приходила дама… И так огорчилась. Она оставила пакет… И сказала, что позвонит…

Береника, Береника приходила к нему!

Подчас жест опережает мысль. От удивления Орельен поспешно поднес ладонь к лицу и потрогал небритый подбородок. И первой его мыслью было: «Я не должен был выходить из дома в таком виде», а не «Я не должен был вообще выходить из дома». Эта мысль назойливо примешивалась к его неясным еще догадкам, к его сожалениям, к ожившим вновь надеждам. Не все ли равно, брит он или не брит, раз Береника его не застала. Так-то оно так, но гадко с его стороны не бриться, то есть не ждать Береники, разувериться в ней, несправедливо обижать ее своими глупейшими страхами. Никогда он не пропустит больше ни одного дня, будет бриться ежедневно из-за нее, из уважения к ней. Она приходила. Он бросился в ванную, нацепил на стену ремень и стал направлять бритву.

— Разве мосье не поглядит, что в пакете? — крикнула из кухни мадам Дювинь.

Верно, верно, пакет! А он-то и забыл о пакете, взволнованный мыслью о Беренике… о пакете Береники! Он отпустил ремень, положил открытую бритву на стеклянный подносик и кинулся в комнату, где мадам Дювинь, уже одетая для выхода, но терзаемая любопытством, положила пакет на самое видное место, пакет кубической формы, величиной с ящик для бисквита или чуть-чуть побольше. Коробка из волнистого картона, перевязанная черной тесемочкой. Ни адреса, ни надписи, — ничего… только в углу одно слово: «Орельену», наспех нацарапанное в последнюю минуту вечной ручкой, синей, с золотыми колечками — он заметил ее как-то в сумочке Береники. Ее крупным, неуверенным, немного детским почерком со смешными завитками у прописных букв. Этот почерк врежется ему в память, когда он получит ее злое письмо, с которым не расстанется ни на минуту.

Орельен подметил взгляд мадам Дювинь и остановился. Правда, я и забыл… Он взял пакет и отнес его в спальню. Явно разочарованная, мадам Дювинь прокричала ему вслед:

— Я больше, мосье, не нужна? На завтра какие-нибудь особые распоряжения будут?

— Нет, нет, не нужна, никаких особых распоряжений не будет… До свиданья, мадам Дювинь.

Пакет жег ему руки. Он удержался и не тронул его, пока в кухне не хлопнула входная дверь. Вот-то мадам Дювинь, должно быть, обозлилась! Ну и черт с ней! Он развязал тесемочку, вынул слой старых газет, засунутых по бокам, осторожности ради, среди которых стоял ящик с надписью «Не кантовать», — и вытащил что-то твердое, завернутое в шелковую бумагу… Ага, ясно, что это. Его пальцы нащупали знакомые очертания: в день рождества Береника прислала ему «Незнакомку Сены». Вот что это было, только это… Он снял с маски последний слой бумаги с чувством довольно заурядного умиления и разочарования. Чего он ждал? Ведь Береника сказала… Правда, Береника ревновала к этой, никому не известной, незнакомке. Она сама в этом призналась.

В первое мгновение он ничего не понял. Он держал в руках маску, как давно знакомый предмет, держал небрежно, кое-как. Вдруг его охватило странное чувство, будто незнакомка шевельнулась, я хочу сказать, что незнакомка показалась ему движущейся моментальной фотографией, что перед ним был и не был тот самый, давно знакомый муляж. Он начинал смутно догадываться, что именно произошло. Держа маску обеими руками, он повернул ее. Внимательно посмотрел на нее.