Луи Арагон - Орельен. Том 2

А пока он продолжал прозябать в Париже. Прошел год после их встречи с Береникой. Ему казалось теперь, что именно эта встреча перевернула всю его жизнь, все с тех пор пошло по-другому. Мысленно он пережил вновь день за днем весь прошлый год с обеими Берениками. Ничто не являлось ему в прежнем аспекте, ничто не имело прежнего тепла. Была зима, сначала одна, потом другая… Он уже не был влюблен в эту женщину, она не занимала более его помыслов, он мог бы в том поклясться. Но она навсегда отметила его жизнь тоской, и он жил в плену этой тоски. Он вменил себе в обязанность пройти еще раз по следу этой необъяснимой любви, тех головокружительных дней. Ему хотелось убедиться — выветрилась ли эта любовь и насколько; с исчезновением ее аромата жизнь вообще лишилась всякого аромата. Ни на минуту, ни разу ему не приходила в голову мысль, что можно вновь обрести этот аромат. Сесть в поезд, поехать к Беренике. Нет. Что умерло, то умерло. Но после мертвеца остается могила… «И навсегда, — думал Орельен, — при мне останется эта почившая любовь, как охапка увядших цветов». Впрочем, времена изменились. Любовь не могла отвлечь его от необходимости зарабатывать себе на жизнь. Тысяча девятьсот двадцать третий год начинался круто. Лертилуа с величайшим трудом удалось отделаться от Регины Флоресс. Тем более, что Гонтран решил принять в нем участье: вбил себе в голову помочь Орельену в устройстве его дел. Нет уж, увольте: у Орельена были свои принципы.

В первых числах февраля он написал зятю, что, после зрелого размышления, решил взять должность на фабрике.

Поникшие ветви, еще по-ночному черная листва уже начали вырисовываться в бледных отсветах зари. Это было не шоссе, а обыкновенная лесная просека. Пришлось остановиться на опушке, где расступались деревья, и справа сразу стали видны светло-желтые полосы зреющего ячменя, указывавшие на близость человеческого жилища. Грузовики с трудом пошли между зеленых изгородей: огромная, расчлененная на части, неподвижно застывшая гусеница цепенела от усталости в первых проблесках дня. Офицеры похлопывали себя по плечам ладонями, стучали замерзшими ногами, обходили колонну, не столько по долгу службы, сколько подчиняясь чувству внутреннего нервного беспокойства. Из машин им навстречу высовывались сонные люди. Все было серое, серое, как в бессоннице, все таило в себе вопрос. Забившись под брезент, о чем-то вполголоса беседовали драгуны, и уже начинало поблескивать на солнце оружие, котелки — все, сделанное из металла. Чего мы здесь торчим? Неизвестно. Просто ждем, когда тронется первая машина. Ночные передвижения — это мука, особенно, когда ползешь еле-еле. Да не выходите вы из машины, черт вас побери! Грузовики сопровождал отряд мотоциклистов с колясками. Все было вперемежку — машины, люди. В коляске мотоцикла сладко спал курсант, задрав нос к небу, открыв рот, бледный, как этот первый утренний свет. Остальные, сидя на седле мотоцикла с винтовкой через плечо, клевали носом. Одни засыпали по-настоящему, согнувшись чуть ли не пополам. Другие воспользовались передышкой, подперли переднее колесо и расположились со всеми удобствами, словно в люльке: сами на седле, а ноги на руле. Всё молодежь. Каски как будто приросли к голове, так что они даже заснуть теперь не могли без каски. Люди сплошь в коже и в металле, и странно было видеть при свете зари, что у них за ночь отросла щетина.

Вот уже три четверти часа, как они торчали здесь. Бесконечные три четверти часа после целой ночи, когда обоз тянулся, как призрачная змея. Проходили через какие-то деревушки и через город, — черт его знает, какой это был город, с высокими стенами, и жители утверждали, что немцы рядом; грохот танков на перекрестках, ползешь неизвестно куда, до одури фиксируя глазами белый квадратик на заднике впереди идущей машины; мучительно напряженное внимание, нелепейшие маршруты, которыми приходилось следовать без карты, это молчаливое движение, эти бесконечные остановки — все стерлось в памяти: столько уже было таких ночей и туманивших голову рассветов! Терялось представление о самых обыкновенных вещах, и прежде всего путались географические понятия: немало им пришлось поколесить по Франции, так что теперь они уже не знали, где находятся… а сколько людей потеряно по дороге! Лишь бы только походные кухни не отстали! Одной пылью сыт не будешь. Глухо звучали голоса. Кто-то объявил, что не досчитываются походной рации. Ну и ладно, лишь бы не кухни. А тут еще, в довершение сумятицы, на пересечении дорог столкнулись обозы, и все окончательно перепуталось: какой-то эскадрон оказался рассеченным пополам, зато санитарная часть выросла по составу вдвое. Откуда эти врачи? Из дивизии, конечно! Тут надрываешься, а эти типы путают вам все расчеты. Кто это там на пятитонке? Ага — жандармы. Скажи на милость! Что здесь понадобилось жандармерии? Мало нам своих, еще и эти сюда лезут.