Юрий Клименченко - Открытое море

Вошла секретарша.

— Николай Яковлевич, к вам капитан Мальцев.

«Не во-время», — подумал начальник, но всё же сказал:

— Просите.

В кабинет начальника неслышными легкими шагами проскользнул Петр Петрович и остановился у двери, держа в руках шляпу. Он еще больше пожелтел и сгорбился.

Николай Яковлевич вышел из-за стола и жестом пригласил Мальцева в кресло:

— Прошу вас, Петр Петрович, присаживайтесь.

Старик начал кланяться и медленно приближаться к столу. Эта церемония в такое неподходящее время раздражала Николая Яковлевича и он не очень любезно проговорил:

— Вы меня простите, Петр Петрович, я очень занят. Садитесь и рассказывайте, что у вас. Простите еще раз, что тороплю.

Мальцев выпрямился и, не дойдя до кресла, остановился:

— Я пришел, уважаемый Николай Яковлевич, просить вас о большой милости. Назначьте меня на какой-нибудь пароход. Когда Отечество в опасности, я не могу оставаться наблюдателем.

Николай Яковлевич знал, что Мальцев болен, помнил, как он в свое время настаивал на освобождении его от должности начальника моринспекции, и потому очень удивился такой просьбе.

— На пароход? Петр Петрович, вас же ни одна медицинская комиссия не пропустит, да и я сам просто не посмею посылать вас, зная, как неважно вы себя чувствуете, — сказал начальник, но тут же подумал про себя: «А хорошо бы Мальцева на „Свирицу”».

Старик нахохлился и брюзжащим голосом проговорил:

— Какая теперь может быть комиссия, Николай Яковлевич? В военное время? И потом, кто это вам сказал, что я себя неважно чувствую? Здоровье мое отменно. Я убедительно прошу вас дать мне судно.

— Хорошо, Петр Петрович. Вот ваш пароход.

Начальник взял Мальцева под руку, подвел к окну и указал на грузившуюся «Свирицу».

— Покорнейше благодарю. Когда можно приступить к приемке?

— Сейчас же. Вечером он должен уйти. Желаю всего хорошего и, в свою очередь, благодарю вас.

Николай Яковлевич крепко пожал сухую старческую руку.

«Свирица» ушла точно в назначенный час. Много рейсов совершил на этом судне капитан Мальцев. Его выходы в море всегда отличались выдумкой и смелостью. Гитлеровцы несколько раз пытались торпедировать «Свирицу». Голубчик уклонялся от торпед. Пробовали бомбить с воздуха — он делал такие маневры, что попасть в судно было почти невозможно. Он прекрасно ориентировался в трудной обстановке ночного плавания, не обеспеченного светом маяков, смело заходил в такие места, которые до войны считались опасными и несудоходными, выкрасил свое судно какими-то одному ему известными сочетаниями разноцветных полос и пятен. Эти полосы и пятна позволяли ему успешно маскироваться на фоне берегов.

Но сам Голубчик чувствовал себя неважно. Бессонные, напряженные ночи вконец подорвали его здоровье, расстроили нервы.

Он желтел, часто ворчал себе под нос, но при посторонних старался держаться бодро и никому не жаловался ни на свои боли в печени, ни на страшную слабость и частые головокружения, только всё чаще и чаще, оставаясь один, ложился на диван в штурманской рубке.

Он попрежнему придирался к мелочам и требовал от своих помощников строгого выполнения установленных им порядков.

Он оставался таким же грозным Голубчиком, каким его знали в течение многих лет. Только глаза, совсем еще недавно молодые и блестящие, потускнели. Чувствовалась в них старческая усталость.

Всё же в один из жарких августовских дней 1942 года у острова Продолговатый «Свирицу» неожиданно атаковали фашистские самолеты. В этом месте их не ждали. Наверное, у противника появилась новая база.

Петр Петрович выбежал из своей каюты, когда уже выла сирена воздушной тревоги, ревели моторы пикирующих самолетов и рвались бомбы, поднимая совсем рядом с судном высокие столбы вспененной воды.

Он еще не успел оценить обстановку, как что-то острое, причиняя нестерпимую боль, толкнуло его в грудь, и капитан потерял сознание.

Зазубренный осколок вошел в худенькое тело Голубчика и остался там, разорвав правое легкое. Петр Петрович потерял много крови, но всё же пришел в себя.

Капитан лежал на носилках тут же, на мостике. Врач, увидев, что Мальцев открыл глаза, склонился над ним:

— Ничего, Петр Петрович, всё обойдется. Сейчас отнесем вас в каюту, там сделаем… — доктор произнес какое-то латинское слово, — а там вы будете совсем молодцом. Только всё же придется вам оставить судно…

Петр Петрович приподнялся на локте, выплюнул сгусток крови и прохрипел, зло смотря на доктора: