Седжал Бадани - След сломанного крыла

— Наверное, мне бы следовало побольше узнать о Джии, прежде чем выбирать для нее подарки, — говорит Триша.

— Что ты хочешь сказать? — спрашивает Марин, тоже перестав смеяться.

— Почему она не рассказывает тебе о том, что с ней происходит? — спрашивает Триша. — Это трудно понять, — Триша ставит одну коробку поверх другой. — Ты так не считаешь?

Марин медленно подходит к Трише, глядя ей в глаза:

— Хочешь знать, что я считаю?

— Джия — подросток, — прерывает ее Рани, становясь между ними. — В поступках подростков не всегда можно найти здравый смысл.

— Просто мне кажется… — начинает Триша, но Марин набрасывается на нее, не обращая внимания на дипломатические уловки матери:

— Я думаю, что моя дочь тебя не касается, и ты наверняка понимаешь, что меня не интересуют советы женщины, у которой своих детей нет, — Марин упирается руками в бока и принимает позу человека, готового броситься в битву. Внезапно ее осеняет мысль: — Не потому ли Эрик ушел от тебя? Не из-за того ли, что ты не можешь иметь детей?

— Я сама не хотела детей, — неторопливо произносит Триша ядовитым тоном. — Как тебе такой вариант? Нужны ли они вообще, учитывая наш семейный талант к материнству?

— Моя дочь всем обязана мне, — заявляет Марин.

— В том числе и синяками? — спрашивает Триша так тихо, что Рани даже не уверена, слышит ли ее кто-нибудь еще. Но когда Марин хватает свою сумку и идет к двери, мать понимает, что она услышала.

— Удачного переезда! — бросает Марин.

Рани хочет окликнуть ее, попросить дочь остановиться, пока не поздно, но слова застревают в горле. Она может только беспомощно наблюдать, как разрушается ее семья. Но едва Рани собирается смириться с неизбежным, Триша тоже бросается к двери. Опередив сестру, она с умоляющим видом говорит:

— Марин, прости меня за неуместные замечания. Я люблю Джию. Я люблю тебя. Просто я сегодня совершенно не в себе.

Триша наклоняется, ее тело напряжено, она почти готова услышать отказ. Не услышав, она обнимает Марин. Несколько секунд они стоят молча, потом старшая из сестер отступает, открывает дверь и выходит.

Рани бродит по темному дому, проводя рукой по отполированному дереву и красивой мебели. Они втроем закончили упаковку и затем приготовили простой обед: картофельное пюре с лепешками. Никто не комментировал то, что произошло между Тришей и Марин, предпочтя молчание новой ссоре. С их прошлым лучше уметь молчать. И забывать. Соня вскоре ушла.

Рани и Триша быстро навели порядок на кухне. От услуг Элоизы Триша отказалась сразу после ухода Эрика. Когда кухня засверкала чистотой, Триша пробормотала, что собирается ненадолго прилечь. Рани согласно кивнула, наблюдая, как ее дочь устало поднимается по лестнице в свою спальню. Она решила не уходить: потребность остаться с дочерью оказалась сильнее желания уединиться в своем доме.

Когда наступает вечер, Рани в полумраке рассматривает убранство комнаты. Простое, но элегантное, оно свидетельствует о том, как далеко ушла Триша от дома, в котором выросла. Рани первая готова признать, что у нее нет вкуса к таким вещам. Бесполезно украшать жилище, похожее на тюрьму. Но у Триши были другие взгляды на этот счет, и она решила создать великолепный дом. Она сделала его кораблем своей мечты, местом, где она смогла соединить реальность со своим представлением о прекрасной жизни.

Но она отвергла то, что сулило ей так много, — ребенка. Подобная ирония судьбы не ускользает от Рани. Ее дети связали ее с человеком, за которого она вышла по принуждению, а Триша отказывается иметь ребенка и теряет человека, которого любит. В оглушающей тишине Рани кажется, будто она слышит, как дочь плачет наверху. Она оплакивает свой разрушенный замок грез. Триша не понимает, что замок, выстроенный на лжи, подобен бомбе, готовой взорваться в любую минуту.

Когда Рани узнала правду, она была практически уничтожена. В минуту слабости Брент произнес слова, от которых — Рани в этом уверена — ее сердце должно было остановиться. После таких признаний, которые ни одна мать не способна даже вообразить, женщины падают на колени, рыдают и спрашивают себя, как могли пасть так низко.

Брент открыл ей свой секрет не для того, чтобы исправить что-то, и не для того, чтобы получить наказание за свой грех. Нет, он признался только потому, что хотел облегчить свою душу. Этот грех, несмотря на множество остальных, он не пожелал взять с собой в потусторонний мир. Он плохо себя чувствовал и знал, что его время истекает. Брент спросил жену, не думает ли она, что его конец близок. И услышав, что это вполне возможно, опустил голову, вцепился в подлокотники кресла и признался в самом страшном грехе, который совершил. Когда Брент закончил свой рассказ, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, а Рани ушла из дома и вернулась много часов спустя.