Седжал Бадани - След сломанного крыла

Она пришла, чтобы попрощаться. Она ничего не говорила об отъезде, но я все поняла по ее глазам, так же как в детстве, когда она бывала напугана и не хотела в этом признаваться. Сейчас три часа дня. Я выглядываю из окна, а чай кипит на плите. По мере того как молоко нагревается, запах имбиря и других специй наполняет воздух. Матери выходят из домов и собираются группами для ежедневной прогулки до соседней школы. Учеников младших классов отпускают первыми, а через двадцать минут отпускают старших. Я знаю их расписание, словно у меня есть свои дети.

Иногда дети бегут домой друг к другу, устраивая себе непредусмотренный поход в гости. Матери снисходительно покачивают головами и идут вслед за детьми, всегда готовые попить чайку и посплетничать. Они никогда не приглашают меня. И с какой, собственно, стати? Они знают, что я ничего не могу привнести в их послеобеденное обсуждение школьных сплетен об учителях и родителях.

Я наливаю чай в две китайские чашки, такие тонкие, такие хрупкие, что они могут разбиться вдребезги от неловкого прикосновения. В свою чашку я кладу один кусочек сахара, в Сонину — два. Она всегда была сладкоежкой. Когда мы были детьми, папа обычно покупал коробку шоколадного печенья с мятой у Сониного отряда герлскаутов. Мама делила печенье на три равные части для каждой из нас. Я брала одно печенье из своей порции и ела, не торопясь, наслаждаясь каждым кусочком. Спрятать остальное от Сони было задачей не из легких. Она съедала свою долю в один присест. И куда бы я ни прятала свое печенье, Соня отыскивала его. У нее на это уходило несколько дней или даже неделя, но она продолжала поиски, пока не добивалась цели. Поэтому я просила папу спрятать мое печенье в его стол, зная, что она не осмелится залезть туда. Я отгоняю воспоминания и достаю из буфета свои драгоценные трюфели, которые храню на случай, когда к нам в гости приходят руководители компании, в которой работает Эрик, и их привередливые жены. Наполнив вазочку, я ставлю ее на стол рядом с чашками с чаем и снова иду в комнату, где, подобно птице в клетке, Соня ходит взад-вперед на своих длинных ногах.

— Садись, — я ставлю поднос и подаю ей чашку. Она делает глоток и кивает в знак благодарности. — Ну, как ты поживаешь? — легкая беседа — верная гарантия того, что мы не будем говорить о том, что касается нас обеих. — Ты навестила старых друзей? Познакомилась заново с городом? Погода была отличная.

— У тебя красивый дом, — произносит Соня, избегая ответа на мои вопросы. Она ставит чашку на стол, сделав всего два-три глотка. — А твой муж, похоже, чудесный человек.

— Спасибо. Он действительно чудесный, — я ставлю свою чашку рядом с ее чашкой. Их ручки соприкасаются: союз двух неотличимо схожих предметов. — Он сказал, что ты красивая.

— В самом деле? — она неловко ерзает на месте. — Он не злится на меня? Несмотря на то, что я не пришла на вашу свадьбу?

Я забыла ее манеру говорить: всегда по существу, никогда не делая попыток спрятаться за стену притворства. Когда мы были маленькими, она единственная говорила вслух о том, что нас избивают. Она спрашивала, почему папа нас бьет и имеет ли он на это право. Марин принимала все как есть и объясняла его жестокость особенностями характера. Я молчала, поскольку на меня гнев отца не распространялся.

— Он понял.

— Что я не могла приехать? — удивленно спрашивает Соня.

— Да, — я лукавлю. Эрик никогда не говорил мне, что он понял. Никогда не спрашивал меня, почему она не приехала. Он просто обнимал меня и снова и снова объяснялся в любви. Он обещал всегда быть рядом со мной. Я протягиваю Соне тарелку со сластями:

— Попробуй. Тебе обязательно понравится.

— Нет, спасибо, — она бросает на тарелку равнодушный взгляд. — Я покончила со сладостями несколько лет тому назад.

— Что? — я не могу скрыть потрясения. Я чувствую обиду, оттого что не знала этого. — Почему?

— Я отправилась ради фотосессии в Эфиопию, — она говорит об этом небрежно, как будто между делом, — и взяла с собой коробку настоящих молочных шоколадок из Лондона, в Штатах таких не сыщешь, — на ее лице отражается явная тоска по шоколаду. — У меня было с собой около пятидесяти шоколадок. Однажды ко мне подошла девочка, лет трех-четырех. Она протянула ручку, и я дала ей шоколадку. Вскоре я была окружена толпой детей, — погрузившись в воспоминания, она продолжает: — Некоторые ели со слезами на глазах. Они плакали над куском шоколада.