Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

1969

Когда это было, я уже не помню, врезалось в память только само событие. Ненастным днем мы хоронили профессора. Зимний ветер, налетавший резкими порывами, швырял нам в лицо ледяную изморозь. Под стать погоде оказалась и печальная церемония. Поначалу мы собирались организовать большую прощальную демонстрацию. Огромная процессия медленно шла бы за катафалком, движение на улицах перекрыто, и безмолвная толпа заявляла бы целому городу, чт о значил этот человек при жизни, сколько он продолжал значить, несмотря на его смерть. Даже мелькала мысль о листовках, полных намеков, но от этой идеи отказались, чтобы не давать полиции повода к провокации… А кончилось все ничем… Большая траурная демонстрация не состоялась. И похороны были лишены даже малой доли торжественности, соответствовавшей месту, которое усопший занимал в нашем интеллектуальном мире, не было даже того, что обычно сопровождает погребение стольких посредственностей, — ни парада учеников, несущих на плечах гроб, ни машин с венками от различных официальных и полуофициальных организаций, ни торжественного кортежа дряхлых академических знаменитостей… Ничего этого не было… Были обычные похороны, прошедшие при ужасающем равнодушии большого города, как будто хоронили безвестного человека. За похоронной машиной ехало несколько автомобилей, а в них — последние и немногочисленные приверженцы профессора: они быстро пересекали улицы, смешиваясь с потоком сотен и сотен торопящихся по своим делам машин… Причину этого последнего поражения никто не мог толком объяснить. Говорили о давлении со стороны властей, о страхе в определенных кругах, о раздорах и разногласиях между различными группами вечно разъединенной оппозиции… Как бы там ни было, но только мы, немногочисленная группа людей, встретились на кладбище, где хоронили самоубийц. Холод, дождь да небольшое незащищенное пространство, на котором нашли последний приют те, кто отказался от всех земных надежд; слова, полные веры в человека и в несчастную родину, высеченные на надгробиях людей, составивших славу прошлого века, хотя гонимых и поносимых при жизни, — все это повергло меня в такое глубокое уныние, что, пока засыпали землей могилу, где покоился наш бедный и любимый учитель, я не мог отделаться от мысли, что конец его был не только простым и естественным, но, более того, являлся последним, главным уроком, в котором нам указывался единственный путь, по которому следовало идти. Последний поступок, за который некоторые так критиковали профессора, на самом деле логически вытекал из его, да и нашей жизни, из того, кем были мы и какое значение имели… Это была неумолимая судьба, которую нам навязывала грустная история нашей родины…

Думаю, что более-менее таким было настроение, владевшее небольшой кучкой людей, в тягостном молчании окруживших могилу. И все же когда холмик был насыпан, когда мы возложили на простую и бедную могилу венки, то попытались скрасить церемонию, как это принято в таких случаях. Один из бывших учеников профессора — уже много лет, как нашего учителя отстранили от кафедры, и учеников молодых, активно работающих у него не было — прочел отрывки из его трудов. Другой взволнованно, хотя и коротко сказал о том, чем была жизнь профессора, что она означала для всех нас и какой пример нам подавала; и наконец еще один ученик говорил о свободе, которую искали все великие люди, о чем свидетельствуют их произведения и их последний выбор: о свободе, которая была путеводной звездой человека, с которым мы только что простились навсегда, и которая, если мы ее добьемся, целиком отдав себя борьбе, будет лучшим памятником ему…

Когда эта короткая церемония закончилась, мы стали расходиться небольшими группами. По дороге домой я еще раз убедился в полном равнодушии огромного города, ничего не ведающего ни о похоронах, ни об этом человеке. Мир следовал своим путем, даже не подозревая о нашем существовании. Настроение мое совсем испортилось, и я почувствовал себя совершенно одиноким. Кем мы были, что значили, какую роль играли? Я сказал об этом В., процитировав «Макбета», который, хотя и не понял, откуда эта цитата, снова резко осудил мой пессимизм. По его словам, я преувеличивал, у меня были пораженческие настроения… Положение было не таким безнадежным, как мне казалось. Нас еще рано сбрасывать со счетов.