Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

«Как? — перебил Алмос. — Значит, и мы тоже вне игры, сами того не зная?»

«До некоторой степени. Сейчас я объясню почему. Раз вы сразу не отбросили невероятные предположения, отнеситесь к моим словам серьезно. Мы выйдем отсюда в составе трех колонн: погибшие, пропавшие без вести и дезертиры. После боя все так запутано, что необходимо навести порядок…»

И, вдруг помрачнев, он сказал, что не удивится, если попадет в самую страшную колонну. Солдат сдвинул полевую сумку, висевшую на плече, и показал на правом боку куртки темно-красное пятно. При глубоком вздохе оно намокало, и на сукне ярко проступала кровь. Потом одежда впитывала ее, и пятно вновь приобретало матовый оттенок.

Зрелище потрясло нас. Но вместо того, чтобы посоветовать солдату лечь в госпиталь или хотя бы поинтересоваться, что с ним произошло, и я, и Алмос почему-то вдруг подумали о себе. Человеку свойственна мнительность — часто, будучи здоровым, начинаешь ощущать симптомы болезни, которой страдают окружающие. Я почувствовал слабую ноющую боль в спине и не решался дотронуться до нее. Алмос протянул руку к затылку, а затем внимательно посмотрел на ладонь. Результат, видимо, удовлетворил моего друга, потому что он с прежним пылом вернулся к разговору: «Но послушайте, ведь совершенно очевидно, что мертвецы должны были бы лежать на земле, дезертиры — хоть немного волноваться, а без вести пропавших мы вообще не могли бы увидеть. Все-таки нужно называть вещи своими именами…»

Солдат прервал его: «Я много думал об этом. Мы склонны судить о том, что происходит вокруг, со своих собственных позиций, ведь нам так удобнее. Сверять события с тем, что доступно пониманию, а не с тем, что неведомо. А если бы люди поступали иначе, мир открылся бы совсем иным! Ну почему не поверить в то, что существует эта долина и подобные ей, где могут общаться друг с другом мертвецы и живые? И кто сказал, что завтра, как ты и предполагаешь, одни из нас не окажутся простертыми на земле, другие не убегут отсюда, а третьих вообще нельзя будет найти? А может, все давно решено, приговор готов и не хватает последней подписи?»

Алмос сделал слабую попытку заклеймить глупые предрассудки и мещанский фатализм, но в глубине души, как и я, он был потрясен и всего лишь бодрился, чтобы не начать жалеть себя.

Стемнело. Обитатели лагеря разожгли костры, огни которых удлинили наши тоскливые тени. Дрова тихо потрескивали, запах дыма вызывал далекие воспоминания, туманящие сознание. От влажной земли поднимался пар, закрывавший ноги, так что движущиеся люди, казалось, плыли по воздуху.

С непонятной мне самому жестокостью я сказал Алмосу, что впереди у нас чудесная рождественская ночь. Он тяжело уронил голову на грудь, и эти слова показались мне кощунством. Тем временем молодой солдат принялся объяснять, что репродуктор лагеря методично и регулярно зачитывает списки людей. Те, кто услышит свою фамилию, бесшумно строятся в колонны и уходят. Больше их уже никто не видит.

По воле случая среди солдат, попавших в первую партию, оказался Алмос. Голос репродуктора разнесся по долине, эхо гулко повторило последний слог имени моего друга и замерло в темной низине. Я стал было советовать срочно связаться со штабом и объяснить, что нам совершенно необходимо немедленно найти свою бригаду, но вдруг осознал всю бесполезность спора с судьбой и ограничился тем, что помог Алмосу собрать вещи.

Он не захотел обнять меня на прощанье, отстранился и посмотрел долгим, внимательным взглядом. «От тебя зависит, будут ли помнить о твоем друге. Думай обо мне каждое рождество и постарайся, чтобы это делали мои родные».

«Но ты же еще жив, Алмос! Я вижу тебя, дотрагиваюсь до тебя рукой, ты жив! Все не так уж страшно, может быть, ты уходишь в колонне дезертиров…»

Исчезая в тумане, сливаясь с тенями других солдат, он ответил: «Нет, никогда. Больше всего я боюсь этой отвратительной, жалкой смерти».

Дождь перестал, и гости отодвинулись от огня, потому что жар был слишком сильный.

— Ну а в какой колонне оказался ты? Раз ты сейчас среди нас, стало быть, удалось сохранить жизнь?

— Не знаю. Никогда не был в этом уверен. И неизвестно, живы ли вы сами. Почему через столько лет мы все остаемся во власти прошлого? Посмотри, на тебе старые солдатские сапоги, а твой приятель до сих пор носит зеленую форменную куртку. Почему вы не можете расстаться с военной пилоткой, с полевой флягой? А наши бледные лица?

— Просто пламя в камине отражается от белых стен.