Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

Накануне на наши позиции обрушился огонь вражеской артиллерии. Упорная, настойчивая атака не смолкала ни днем, ни ночью — враг хвастливо демонстрировал обилие боеприпасов.

На рассвете двадцать четвертого орудия неожиданно смолкли. Началась обычная для войны работа — выяснение потерь, скрупулезный подсчет убитых. По донесениям, на участке, пострадавшем больше всего, находился двенадцатый батальон, и полковник приказал Алмосу и мне выяснить, что от него осталось. Странно и дико отмечать на карте человеческую смерть, но пресловутый «солдатский долг» облагораживает любое занятие.

Когда мы вышли, солнце еще не поднялось. Густой туман стлался на уровне человеческого роста, как второе низкое небо, отчего мир казался маленьким, с незнакомы-мы расплывчатыми очертаниями. Было очень холодно. Заиндевевшая земля трескалась под ногами. Приглушенный, замедленный, будто и не имеющий никакого отношения к тому, что происходило, до нас долетал звук автоматных очередей. Коротких, далеких, словно пальцы невидимой руки постукивали по полосе тумана.

«Завтра рождество, — говорил Алмос, — мои родные соберутся за столом и будут беседовать обо всем на свете. А может быть, просто немного помолчат, но вся жизнь пройдет перед ними, озаренная светом прошлых и будущих рождественских ночей. Мама поставит тарелки для меня и Эрнеста, который служит в тринадцатой дивизии и никогда не пишет, и все будет как раньше, будто мы и не уезжали из дома».

Мне было больно слушать Алмоса. Его слова будили в душе чувства, которые я силой пытался заглушить, запрятать как можно глубже, потому что, когда они просыпались, сердце сжималось и теплый комок подступал к горлу.

В эту минуту мы наткнулись на труп одного из наших солдат, с распоротым животом, странно повисший на кусте. Видеть мертвеца в твоей военной форме — почти то же, что видеть убитым себя, читать извещение о собственной смерти. Подобное зрелище будит эгоизм: страх и жалость к погибшему в итоге вызывают лишь чувство сострадания к самому себе. Я раздраженно спросил: «Ну а этот? Как он отметит сегодняшний праздник? Может, и ему уготовано эдакое рождественское будущее?»

Алмос серьезно взглянул на меня: «У этого солдата сегодня тоже праздник. Сегодня и всегда. Каждый год в рождество кто-нибудь припомнит его глаза, улыбку, звук голоса. Воспоминания будут светлыми, без этой грязи, которая сейчас покрывает его лицо, смешивает с землей…»

Мы продолжали идти молча. Мне захотелось вновь вернуться к разговору: предчувствие рождества уже жило в моей душе. Убитый вдруг представился воскресшим, улыбающимся, с букетом цветов в руках. Не знаю, почему именно с цветами. Может, лучше были бы пирожные или поднятая для тоста маленькая рюмка. Но я не мог заговорить об этом, раз уж решил изображать недовольство, и только пробормотал сквозь зубы что-то невнятное. Мы шли берегом реки, почти невидимой из-за тумана, направляясь к большому холму, окутанному серой мглой. «Странно, — сказал Алмос, — это сто четырнадцатая высота, и здесь должен находиться тот самый батальон…»

Только тогда мы заметили, что вокруг царит таинственное безмолвие, несвойственное войне, даже такой маленькой. Торжественная, непроницаемая тишина, в которой таяли наши слова. Неожиданно смолкли все привычные звуки: ружейные выстрелы и тяжелые залпы орудий, автоматные очереди, гул самолетов…

«Да неужели они способны прекратить войну, забыв даже предупредить об этом?» — спросил Алмос. Ирония была настолько вымученной, что он и не подумал сопроводить свои слова улыбкой.

Честно говоря, я считал, что они способны на все. Но это все постоянно сопровождалось стонами, криками, взрывами. Безмятежный покой, разливавшийся по долине, казалось, не принадлежал этому миру, который люди так ожесточенно оспаривали друг у друга. Все вокруг было странно-незнакомым, и только пронизывающий тело нестерпимый холод — единственное привычное ощущение— возвращал нас к реальности.

Пройдя немного вперед, мы увидели еще один труп. Голова лежала в луже, и замерзшая вода сомкнулась над ней, намертво припаяв к земле. Пальцы правой руки были сжаты, кроме указательного, протянутого в сторону одной из дорог перекрестка. Вероятно, смерть пришла оттуда. Крутая каменистая дорога взбиралась по склону холма, сильно петляла и терялась в густом тумане. Неужели судьба может посылать подобные знаки? Мы не успели подумать об этом и тем не менее, ни на минуту не поколебавшись, последовали ее немому указанию.