Милчо Радев - На тротуаре

На поляне стали появляться люди. Там и тут вспыхивали огоньки сигарет, слышался кашель. Тогда Евгений отправился разыскивать Маринова. Здешнего завхоза. С ним надо было договориться насчет комнаты и всего остального, потому что начальник шахты инженер Колев, бухгалтер Стайков и председатель профкома уехали в Кырджали.

Он постучал в дверь, которую ему указали. Никто не ответил. Наверно, Маринов куда-то вышел. Постучал еще раз. И уже собрался уходить, когда за дверью послышался кашель.

— Можно войти? — спросил Евгений.

— Входи.

Он увидел большую заржавленную печку, а у окна широкий стол и спину грузного, крупного мужчины.

Мужчина даже не повернул головы. Евгений подождал. Потом кашлянул и сказал:

— Я новый врач…

Маринов продолжал писать. Прошла минута, другая, третья. Евгений не знал, что делать. Переминался с ноги на ногу. Маринов не оборачивался.

Но вот он отложил карандаш и медленно повернул голову. Оказалось, что затылок у этого человека куда выразительнее лица. Наверно, у него было обыкновенное человеческое лицо, но под толстым слоем жира ничего нельзя было различить.

— Я никого не знаю на шахте, — сказал Евгений.

Маринов не шевельнулся.

— Я в первый раз здесь…

Маринов безмолвствовал.

— Я сюда только на месяц, — извиняющимся тоном продолжал Евгений. — Нас на столько посылают. Я и не думал, а мне вдруг сообщают, что я должен ехать в Брезовицу. Пришлось ехать… ничего не попишешь…

Маринов по-прежнему молчал.

— Может, мне зайти попозже, в первый день у меня еще нет никаких дел.

Евгений знает, что надо остановиться, но уже не может. Слова помогают сохранить равновесие. А замолчишь — и сразу упадешь.

— Я пришел попросить вас о комнате… найдите мне, пожалуйста, комнату… я вовсе не претендую на что-то особенное… самую обычную… но рядом с медпунктом, чтобы вечером больных не приходилось гонять взад и вперед… вы понимаете… они придут ко мне на дом, а я отошлю их в медпункт… поэтому прошу… чтобы комната… была рядом.

Евгений говорил и поглядывал на Маринова. Не похоже, чтобы тот в скором времени раскрыл рот.

— Товарищ Маринов… ведь вы дадите мне приличную комнату… должен же я устроиться… положить вещи… приступить к работе…

Маринов встал со стула.

— Хорошо, мальчик, так и быть, не оставлю тебя ночевать на улице.

Когда ему сказали «мальчик», он поспешно ушел в тот дом, где ночевал. Чувствовал, что его не только обидели, но и дали ему точное определение. Нечто легковесное. Перышко. Ничего не стоящее и не значащее.

Маринов был его подчиненным, и надо было потребовать у него комнату. А начнет увиливать — приказать.

Евгений попробовал разобраться в себе. До сих пор он никогда не требовал, не распоряжался. Дома… там он не имел на это права. В клинике, правда, отдавал кое-какие распоряжения. Например: «Сестра, дайте люминал». Сестра шла за ним по пятам и записывала все, что он ей говорил. Едва он поступил в клинику, сестра стала ходить за ним следом. Так было заведено. Давал он распоряжения и обслуживающему персоналу — сменить постельное белье, застелить кровать. Но все это были не настоящие распоряжения. Вокруг распоряжались другие, а он только повторял за ними. Сам он никогда не проявлял инициативы. Другие пользовались авторитетом, а рядом с ними — и он. Тень их авторитета падала и на него. В Брезовицу прислали лекарства, оборудовали медпункт, но до Евгения здесь не видали врача. Здесь не было сестры с тетрадкой в руках, которая привыкла следовать за белым халатом независимо от того, на ком он надет. У здешнего завхоза не было такой привычки. Белый халат тут не имел силы. Тут должен был проявить себя сам человек.

Ему захотелось понять, что он собой представляет. Стоит ли он чего-нибудь или всегда был только чужой тенью. Чтобы понять это, надо начать с Маринова. Сейчас он пойдет к нему и потребует немедленно распорядиться насчет комнаты.

Он быстро зашагал к конторе, но увидел идущего ему навстречу человека в спецовке, с шахтерской лампой в руках. Шахтер шел с большим трудом.

— Что с вами? — спросил Евгений.

— Худо мне.

— Как вас зовут?

— Симо.

— Симо, когда вам стало плохо?

— Еще вчера вечером.

— Почему не пришли ко мне?

Наступает молчание. Не верит ему этот человек, что ли?

Оказалось — бронхопневмония. Ничего страшного. Надо только сохранять спокойствие, чтобы не повторилась история с вывихнутым плечом. Он хорошо помнил статистику. До открытия пенициллина смертность — тридцать процентов, после — меньше одного. Пенициллина хватало с избытком.