Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

Скала весь во власти этих мыслей. Ему кажется, что и генерал сегодня стал приветливее, он не так чопорно холоден. Может быть, Роберт уже звонил ему с утра и предупредил о странных взглядах адъютанта? Что же произошло? А я-то был уверен, что поссорюсь с Робертом, что мы с глазу на глаз выскажем все, что думаем друг о друге. Нет, видно, далеко мне до Роберта! Уже при первом столкновении он ускользнул, как угорь, да еще сбил меня с толку. Эх, жаль, что в Советском Союзе я не интересовался партийной жизнью! Ведь парторганизации были в каждой воинской части, и в госпитале, и в санатории. Коммунисты относились ко мне по-дружески, но об их партийных делах я ничего не знал. Был ли хирург Петр Васильевич членом партии? Представления не имею. Не знаю даже, коммунист ли майор Буряк. Но одно я хорошо помню: там с большим уважением отзывались о старых офицерах, получивших боевое крещение в огне гражданской войны, о старых членах партии.

Да, о старых партийцах… Ага, вот в этом-то все дело! Каково окружение Роберта, кто занимается у него партийной работой? Юнцы, совершенные юнцы, которые в начале войны знали о партии, пожалуй, еще меньше, чем я. Я слышал тогда, что существуют-де коммунисты, которых надо держать в ежовых, и ненавидел их, сам не зная, почему. А что знала о партии, например, Карла?

Да, что-то здесь у Роберта неладно. Разве в партийных организациях нашего края нет старых коммунистов? Они, конечно, не льстили бы Роберту, не принимали бы каждое его слово как священное писание. Но он окружил себя совсем другими людьми. Почему? Дело только в честолюбии этого человека или в том, что он одержим жаждой деспотической власти, стремлением подмять под себя всех и вся, единолично решать все вопросы — от пустяковых до кардинальных? Кто он — деспот с манией величия или заурядный зарвавшийся честолюбец?

Куда я рвусь? Мне-то какое дело до партии? В Советском Союзе я и не думал о ней. Мне было безразлично, состоит ли в партии Наташа, было наплевать, партийный или непартийный механик готовит мой самолет. Карла меня сбила с толку и этот ее Роберт. Лучше бы я, вернувшись, нашел здесь маленькую учительницу, занятую заботами о семье и нашем ребенке, лучше бы я снова нашел трепетную лань, робкую и доверчивую, с нетерпением ожидающую мужа…

Скала опустил голову: он чувствует, что обманывает сам себя. Нет, этого не могло быть! От Либерец до Кошиц не найдешь сейчас в республике человека, который не был бы за или против. Народ, в большинстве своем до войны с отвращением относившийся к самому слову «политика», нынче разделен на два лагеря. За или против. Еще на границе Иржи захватил этот бурный поток. Железнодорожник, который хотел устроить его поудобнее, был за, дамочка, что выставила его из купе, — против.

Вот как обстоят дела. Люди ожесточенно сражаются за и против. Только я, Иржи Скала, верчусь, как флюгер на ветру. Я был бы, пожалуй, за, иной раз кажется, что этому мешает только Роберт. Я был бы против, не знай я Петра Васильевича, майора Буряка и Лойзу Батисту. Так я и не могу решить, на чьей же я стороне. За или против?

Вздор, чепуху я выдумываю! Есть же много людей, которые выше этих межпартийных распрей. Они просто за того, кто в данном случае прав. И я такой, таким и останусь. Скала лихорадочно вспоминает достойных примера людей. Ну, хотя бы отец… Отец? Ничего подобного. Отец определенно на стороне Лойзы. Ему трудно примириться то с одной, то с другой частностью, но, по сути дела, он за, это ясно. В общем, как ни кинь, нельзя оставаться в стороне. Каждый должен решить, за он или против. Можно делать вид, что ты равнодушен, и пожимать плечами. Но в душе все равно каждый за или против, потому что сражаются два мира — новый и старый. Колеблется лишь тот, кто не знает, где ему будет лучше. Он, Скала, колеблется потому, что ему не хочется жить. В самом деле, не хочется. Опять не хочется! Скала прижимается лбом к столу, он чувствует, что у него голова идет кругом.

Всем собравшимся на площади так холодно или только у Скалы мерзнет покрытое шрамами лицо? Он сам не знает, почему он не уходит куда-нибудь в тепло, а торчит тут, на Староместской площади, в толпе, которая волнуется, шумит и ждет чего-то. Людской поток подхватил Иржи где-то в Целетной улице и увлек за собой. У него не было сил противостоять этой лавине.

«Готвальд, Готвальд!» — скандирует толпа. Разносится гром рукоплесканий. С балкона толпе улыбается невысокий широкоплечий человек в ушанке. Эта ушанка и широкая улыбка напоминают Скале его русских друзей.