Богумир Полах - Возвращение Иржи Скалы

— В зеркало… — неуверенно сказал Скала. — Профессор не велел давать мне зеркало.

— А коли не велел, то и нечего тебе интересоваться своим фасадом. А ты разнюхиваешь у него за спиной, куда это годится? Нет! Был бы ты какой-нибудь новичок, новобранец, которого лягнула кобыла и ему из-за этого на вечеринку нельзя идти, я бы тебя не стал упрекать, Георгий Иосифович. Но ведь ты офицер, капитан!

— Ты прав, это нехорошо, — сознался Скала; глаза у него застлало слезами. Он совсем не сердился на Василия. — Покажи, что у тебя получилось с пуговицей, — перевел он разговор.

— Ладно, ладно, ты мне зубы-то не заговаривай! — обиженно ворчит Васька, ерзает на стуле и бормочет вполголоса: — Месяц с этим неблагодарным человеком носятся, на тележке его по всем клиникам возят. Терапевт говорит: «Все в порядке», и мы от радости чуть не в пляс. Везем его то к ушнику, то к глазнику, то на лечебную гимнастику. Вера Ивановна всякий раз после осмотра прямо сияет. Петр Васильевич говорит, что такой удачи еще не бывало. Из Ленинграда прилетал профессор, чинил капитана, как старую камеру, оттуда отрезать, там пришить… А он, видите, еще недоволен. «Нос, Васька, — передразнил он Скалу. — Есть ли нос?» Как же не быть, товарищ начальник! Попробуй-ка сам из ничего сделать этакую носину.

— Ругайся, Вася, ругайся! — улыбается растроганный Скала. — Кабы было на мне живое место, я даже сказал бы: «Стукни меня!» Только не сердись, ради бога. У каждого из нас свои слабости…

— Ну, есть, — смягчается Вася и перекусывает зубами нитку. — Мне бы тоже сподручней было оборвать нитку рукой, а не грызть ее зубами, как мышь. Но ты держи себя в руках, дела твои совсем не плохи. Ты еще поправишься и рассчитаешься с немцами за свой нос. А я?

— Я рассчитаюсь и за тебя, Вась, — улыбается Скала. — Только бы меня пустили в самолет.

— Пустят, как же иначе! Я сам слышал, как профессор говорил Верочке: «Он, Вера Ивановна, еще немало немцев собьет до конца войны».

— Покажи-ка пуговицу, Вася, — меняет тему капитан.

— Глядите, Верочка, — обращается он к вошедшей медсестре, — как пришита пуговица! Прямо как в ателье!

— Вася молодец, — улыбается сестра и гладит Василия по круглой стриженой голове. — У его жены райская жизнь будет!

Голубые глаза Василия просияли.

— Уж вы скажете! — стараясь скрыть удовольствие, говорит он и тут же дружески поддевает товарища: — А вот Георгий Иосифович сказал, что от меня, однорукого, жене радости будет не больше, чем от него с таким лицом. Даже на балалайке не смогу ей сыграть.

Верочка становится серьезной и поворачивается к Скале.

— Опять нытье и паника? Опять, как говорит профессор, интеллигентская меланхолия?

— Да нет, — поспешно заступается за товарища Васька, но под Верочкиным испытующим взглядом опускает глаза. — Это мы так… покалякали по-свойски.

— Ну и хватит! — хмуро говорит Вера. — Поужинали, покалякали, а теперь пора спать. С женщинами и то легче, чем с такими тщеславными пустомелями.

— Вот видите, а вы сказали, что у моей жены будет райская жизнь! — хохочет Васька, ловко увертывается от замахнувшейся полотенцем Верочки и исчезает, успев крикнуть в дверях: «Покойной ночи!»

На минуту стало тихо. Верочка зажигает ночную лампу, уносит вазу с цветами и скрывается в темном углу палаты.

— Вы сердитесь, Вера Ивановна? — тихо спрашивает капитан Скала.

— Сержусь, — слышится из темноты женский голос. — Вы как нарочно… Мы радуемся, а вы…

— Как же вы не понимаете, — просительно говорит Скала. — Ведь не так трудно понять, — голос падает, становится еле слышным, — что, если жена отшатнется, увидя меня, а сын закричит в испуге…

— Мой муж с первого дня войны на передовой, — возражает Вера. — И каждый день, понимаете, каждый день у меня сердце сжимается от страха: жив ли… — Голос Веры дрожит. — Я благодарила бы судьбу, если бы он вернулся таким, как вы.

— Зажгите верхний свет, Верочка, — взволнованно просит Скала и приподнимается на подушках. Яркий свет ударяет им в лицо. — Могли бы вы поцеловать меня? — Молчание. Горящими глазами смотрит Скала в побледневшее лицо женщины. — Можно вообще поцеловать человека с лицом, сшитым из лоскутков, как футбольный мяч?

Вера подходит, спрятав руки за спину, до боли стиснув пальцы. Только бы не выдать себя ни одним движением!

Поцеловала! Скала в изнеможении опускает голову. Безмерное счастье переполняет его.

«Поцеловала! — ликует он. — Поцеловала!»

Верочка глубоко вздыхает. Немало повидала и перенесла она и здесь, в госпитале, и на фронте. Но не хотелось бы еще раз пережить такой момент. Она говорит бодрым тоном, стараясь заглушить свои чувства: