Сьюзен Ховач - Наследство Пенмаров

– А ты, конечно же, ей поверил! Может быть, даже сам подсказал ей эту мысль! Я не исключаю, что ты внушил Ребекке, будто, когда ее сын со мной, он в опасности! Ты хочешь, чтобы я больше не общался с Джонасом, ведь правда? Ты делаешь все, чтобы его мать вогнала между нами клин!

Я сохранил самообладание.

– Это неправда, Филип, – с силой сказал я. – Я не виню тебя за то, что ты мне не доверяешь, как и за то, что ты заподозрил меня в этом, но я дал маме слово, что не буду лезть в твои отношения с Джонасом, и я сдержу обещание. Если не веришь, спроси маму. Она подтвердит. Она знает, что я начал новую жизнь. Поговори с ней, если я тебя не убедил! Если хочешь знать правду, я с Ребеккой уже год не разговаривал. Мы давно расстались. Сегодня я впервые за полтора года приехал на ферму.

Он молча, недоверчиво на меня посмотрел. Его глаза были бесцветны и холодны.

– Не будь дураком, Филип, – добавил я, все еще держа себя в руках. – Признай за мной хоть немного здравого смысла. Я не Ребекка и не умею закатывать истерики. Конечно, я не верю, что ты мог обидеть ребенка. Ты такой же любитель нападать на восьмилетних мальчиков, как я – на восьмилетних девочек. Самая эта мысль абсурдна.

Его кулаки начали разжиматься. Плечи ссутулились. После долгого молчания он произнес: «О боже!» – и невидящим взглядом уставился через поля на море.

Мне стало его жаль. В неловкой попытке показать ему свое дружелюбие я сказал:

– Мне нужно выпить. Почему бы нам не проехаться в Зеннор в «Оружие шахтера» выпить пива?

Он молча кивнул, все еще глядя на море, поэтому я завел мотор и поехал по тропинке к дороге. Паб был за Морвой, на восток, и я направился вдоль берега по дороге в Сент-Ивс. Вечер был красив. Солнце садилось в золотистое море, летний воздух был напоен ароматом из ближайшего сада.

– Давай сядем на улице, – предложил я, когда мы вышли из машины. Мне казалось, что на открытом воздухе нам будет лучше, чем в интимной атмосфере бара. – Я принесу выпить. Что ты будешь?

– Что-нибудь. Все равно.

Вернувшись с двумя пинтами горького пива, я обнаружил, что он застыл на скамейке, опустив голову, руки были сложены, словно в мольбе. Сев рядом, я протянул ему кружку.

– Спасибо, – сказал он.

Мы молчали. Я думал было снова заговорить о Джонасе, но решил, что лучше оставить эту тему. Однако Филипп так не считал. Когда я уставился в пивную кружку, он спокойно сказал:

– Откуда Ребекка знает, что я предпочитаю мужчин женщинам? – А когда я вздрогнул, потому что думал, что он никогда не заговорит на эту тему прямо, он с осторожной логикой добавил: – Она об этом знает, иначе никогда бы не выдумала то, что выдумала.

Я попытался говорить таким же обыденным тоном, как и он.

– Она ничего не знает, – сказал я наконец. – Я говорил ей только, что ты не слишком интересуешься женщинами, а Хью, когда был жив, мог что-нибудь наплести ей о твоем моральном облике, но сегодняшняя сцена на ферме – это целиком плод ее воображения. Она расстроилась, потому что ребенок неожиданно вернулся домой, и стала придумывать объяснение такому странному поступку.

– Но она должна была что-то подозревать.

– Почему? Ведь никто ничего не подозревает.

– Кроме тебя, – сказал он. – Ты знаешь. А если ты знаешь, то почему не рассказал об этом Ребекке? Она ведь была твоей любовницей.

– Предпочел держать свои знания при себе.

– Почему? Зачем так утруждать себя? Что заставило тебя скрывать это?

– Может быть, уважение.

– Ко мне? – Он даже улыбнулся такой невероятной мысли.

– Нет, – сказал я. – Не к тебе. К Тревозу.

Улыбка исчезла с его лица. Он замолчал.

– Тревоз мне нравился, – пояснил я. – Он хорошо ко мне относился. Он мог бы и плохо ко мне относиться, но он относился хорошо. А я не забываю людей, которые хорошо ко мне относятся, и не говорю о них плохо после их смерти. Вот и все.

Филип по-прежнему молчал. Казалось, он вспоминал прошлое.

– Кроме того, – продолжал я, – что я мог рассказать? Что видел тебя с Тревозом однажды вечером в Сент-Ивсе? Так тебя часто с ним видели, тоже мне новость. Кроме выражения ваших лиц, в вас не было ничего необычного.

– Мы часто бывали в Сент-Ивсе. – Он закурил сигарету, погасил спичку. – Хелена, конечно, знала, – коротко сказал он. – Она неизбежно должна была догадаться, но я знал, что она слишком горда и будет хранить это открытие при себе. Я всегда заботился о том, чтобы сохранить в тайне наши с Тревозом отношения, потому что не хотел, чтобы хотя бы самый ничтожный слух дошел до мамы.