Владимир Яцкевич - Цветок в пыли. Месть и закон

— Ты все слышал, малыш? — сказал он с горечью. — Но не переживай. Я выращу и воспитаю тебя, чего бы мне это ни стоило. Они не хотят видеть нас с тобой? Пусть! Мы уедем отсюда. Никто нам не нужен. Только бы у меня хватило сил.

Абдул печалился, но был полон решимости до конца отстаивать свою правоту. Через пару дней он подыскал новое жилье. Оно было так же убого, как и предыдущее, но старик не был привередлив. Он считал, что главное — иметь крышу над головой, а остальное не имеет значения.

— Там тебе понравится, — сказал старик Рошану, вернувшись домой. — Я видел там много детей, тебе будет с кем играть. А совсем рядом — школа. Когда подрастешь, будешь там учиться.

Рошан молчал, старый Абдул знал, что молчанием мальчик выражает свое одобрение.

— Знаешь, что мне в тебе нравится? — спросил Абдул. — Твоя рассудительность. Ты всегда соглашаешься со мной, потому что знаешь, что старость не может быть неправа.

На то, чтобы собрать вещи для переезда, много времени не требовалось. Жил Абдул так бедно, что главным его богатством были палка, на которую он опирался, когда ходил по улицам, немного одежды и посуды, и еще несколько книг.

— Видишь, как хорошо, что вещей у нас немного, — сказал неунывающий старик. — А иначе что бы мы делали сейчас? Так хоть голова не болит, как переезжать на новое место.

Старый знакомый вызвался помочь Абдулу. Он приехал к дому старика на повозке, в которую был впряжен вол, и они вдвоем загрузили нехитрый скарб. Соседи издали наблюдали за тем, как Абдул готовится к отъезду.

Когда вещи были аккуратно уложены в повозку, Абдул взял на руки Рошана и вышел из дома. Он был печален сейчас и не мог этого скрыть. Людская злоба сорвала его с места, к которому он прикипел душой за долгие годы, и вот теперь ему предстояло в одночасье поменять все: и дом, и соседей, и, наверное, даже свои привычки. Абдул вздохнул, поклонился дому, служившему ему приютом столько лет. Повозка тронулась. Абдул шел следом, прижимая ребенка к груди, высоко подняв голову, и, наверное, кое-кто из окружающих все-таки усомнился сейчас в своей правоте. Но никто не остановил старика и никто не сказал ему слов прощания.

Мусульманский квартал закончился.

— Что ж, — сказал Абдул и тряхнул головой, отгоняя прочь печаль. — Не будем лить слезы. Разве жизнь остановилась, малыш?

Рошан улыбнулся ему, и старик едва не заплакал от счастья. Он готов был отдать свою жизнь за эту улыбку. Он все сделал бы, лишь бы его Рошан не знал печали.

— Мне повезло, — сказал растроганный Абдул. — У меня есть ты. Я знаю, зачем я живу на этом свете.

Если бы Рошан мог говорить, он сказал бы старику: наоборот, это ему, Рошану, повезло, что у него есть Абдул, есть добрый друг и защитник. Он непременно это сказал бы. Просто пока он не умел говорить.

Мина быстро освоилась на новом месте. Работа не казалась ей ни сложной, ни тяжелой. Джагдиш, убедившись в исполнительности девушки, предоставил ей заниматься всеми канцелярскими делами в конторе.

Мина обнаружила через некоторое время, что обрела не только работу и крышу над головой, но и надежного защитника. Джагдиш никогда не навязывал своего общества, в то же время всегда был готов прийти на помощь, часто помогал девушке в те минуты, когда у нее возникали проблемы, и все это выглядело со стороны не так, будто он делает какое-то одолжение, а напротив, это Мина делает доброе дело, принимая его покровительство. Джагдиш был ненавязчив и тактичен.

Адвокат никогда не расспрашивал Мину о прошлой жизни, понимая, что эти воспоминания неприятны девушке, но догадывался, что ей пришлось пережить немало, поэтому, как мог, старался облегчить ее нынешнюю жизнь.

Мина отвечала на его доброту трудолюбием и преданностью. Она снова научилась ценить день, который наступал после ночи, и жизнь уже не казалась ей чередой несчастий. Джагдиш вернул ей вкус к жизни, и она была благодарна ему за это.

— Какое счастье — знать, что в людях есть доброта, — вырвалось однажды у Мины помимо ее воли.

Джагдиш посмотрел на нее внимательно, догадываясь о том, что происходит в душе девушки.

— Да, — сказал он после паузы. — Представьте, каково жить, когда потеряешь веру в добро.

«А ведь я уже было потеряла, — едва не вырвалось у Мины. — После смерти няни я не видела никого вокруг, кто был бы добр ко мне. И мне уже не хотелось жить». Но она не сказала этого.

Джагдиш мягко, так, что Мина этого даже не заметила, стер между ними грань, отделяющую хозяина и наемного работника. Они были почти равны, почти, потому что Джагдиш все-таки занимал особое положение — он был как отец Мине, и его заботу девушка ощущала постоянно.