Филипп Эриа - Семья Буссардель

"Что поделаешь! - говорил он своим друзьям или же некоторым коллегам, коих считал достойными своего доверия.- Что поделаешь! Я очень уж привязался к этому дому. Ведь здесь жена десять лет дарила мне счастье!"

"Все не может утешиться, бедняга!" - жалели его люди.

Жизнь на новой квартире сразу же наладилась. Девочки, радуясь своей просторной комнате, в которой им разрешалось принимать по воскресеньям подружек, с удовольствием обставили ее по своему вкусу, украсили собственноручными вышивками и рисунками. У них обеих были способности к изящным искусствам. Аделине особенно удавались карандашные портреты, маленькие по размерам, но отличавшиеся большим сходством.

- Если когда-нибудь судьба нам изменит,- говорила она,- у меня будет кусок хлеба: я стану портретисткой.

Когда Аделине исполнилось шестнадцать лет, отец разрешил ей брать уроки у художника-миниатюриста.

Близнецы не менее сестер были довольны своей комнатой. Буссардель сразу же сделался сторонником новых, более мягких принципов воспитания, распространившихся по окончании наполеоновских войн, и позволял сыновьям царить в детской так же, как это было в прежней квартире, на антресолях. Рамело, не прибегая к наказаниям, следила, как они готовят уроки, пишут, решают задачки. Оба уже учились в Бурбонском коллеже - на другой стороне площади, но они были приходящими. Директор коллежа, человек старого закала, не мог успокоиться, видя, что пег больше распространяется обычай отдавать детей в учебные заведения приходящими учениками, и настойчиво уговаривал Буссарделя поместить близнецов пансионерами. После первой четверти он снова попытался залучить их в пансионскую столовую и дортуар, убеждая отца, что он впоследствии пожалеет о своей неразумной слабости, что семейная атмосфера изнеживает юношей, что Фердинанд по натуре своей склонен к рассеянности и так далее, и так далее. Буссардель пропускал эти увещевания мимо ушей: ему необходимо было присутствие сыновей и доме, они пробуждали в нем энергию, они были его гордостью, поддержкой в его честолюбивых стремлениях.

К вечеру, в пятом часу, если у него не было посетителей в рабочем кабинете на антресолях, он садился у окна, поджидая, когда его мальчики выйдут из школы. Напротив была видна высокая фигура Жозефы, неподвижно застывшая на крыльце коллежа,- значит, уроки еще не кончились. Иной раз отцу, для которого его сыновья были единственной любовью, казалось, что слишком долго не слышно звонка, и, придвинув кресло к низкому окну, он смотрел в него, не отвечая курьеру, стучавшему в дверь, он ждал появления близнецов на площади, как в былые дни ждала его самого покойная жена. Когда наконец мальчуганы в сопровождении няни переходили улицу, Буссардель нередко убегал из кабинета, взбирался по винтовой лестнице и спешил в комнату сыновей посмотреть, как они сидят перед огнем, пылающим в камине, и пьют шоколад, в то время как Жозефа и Аделина снимают с них башмаки. Маленький Фердинанд поворачивал голову и, увидев отца, бежал к нему в одних чулках, карабкался по его ногам. Луи, помешкав мгновение, следом пал его примеру. Они рассказывали последние новости: что про" исходило в школе, какие отметки они получили; показывали свои дневники с похвалой за поведение, а иногда и картонные медали. Это были сладкие мгновения, исполненные ничем не омраченной радости, и вдовец, чувствуя привязанность своих сыновей, благодарил судьбу.

Близнецы учились хорошо, один - благодаря прилежанию, другой благодаря способностям. У Фердинанда была прекрасная память, он знал уроки почти не заглядывая в книгу, долго бездельничал, шалил, но всегда догонял брата.

- На быстроту не полагайся, голубчик,- наставительно говорила ему Рамело.- Вспомни-ка сказку про зайца и черепаху.

Но хотя она и говорила так, а сама хорошо знала, что в этой сказке все применимо к двум братьям, кроме развязки.

Старуха в чепце "шарлотке" перенесла в отведенные для нее комнаты свою мебель, но, словно не доверяя окружающим, не сразу расставила там свои "редкости", как она их называла. Лишь позднее и постепенно она вытащила их одну за другой из ящиков, шкатулок и коробок, где они хранились. И тогда обе комнаты стали походить на какой-то странный музей. На стенах были пришпилены к обоям старые афиши, а между ними свешивались какие-то лоскутья; на камине, на полочках, на столиках выстроились камешки, какие-то обломки и баночки, но в них можно было увидеть не помаду и притирания, а выцветшие кокарды, высохшие, почти обратившиеся в прах лавровые листики, свинцовые пули. Старуха сама стирала пыль с этих реликвий, раскладывала их то так, то этак, с молчаливой и чудаковатой заботливостью. Она не очень-то охотно допускала профанов в свое святилище и лишь изредка принимала у себя посетителей, являвшихся неизвестно откуда,- по-видимому, то были люди того же склада, что и она сама, люди, у которых и костюм, и манеры, и весь облик были не совсем обычными: так же, как их хозяйка, гости казались какими-то пережитками прошлого. Иной раз Буссардель упрекал Рамело за то, что она прикармливает этих "паразитов", как он говорил, и делится с ними своими сбережениями.