Джордж Элиот - Адам Бид

– Какой ты редкий малый, Адам! – сказал Артур после некоторой паузы, в продолжение которой он задумчиво смотрел на высокого юношу, шедшего с ним рядом. – Находясь в Оксфорде, я мог парировать лучше многих из своих товарищей, но если б мне пришлось сразиться с тобой, то все-таки, я думаю, ты с одного удара послал бы меня в средину будущей недели [11] Выражение, весьма употребительное между боксерами. .

– Боже упаси, чтоб я когда-нибудь сделал это, сэр! – сказал Адам, оглядываясь на Артура и улыбаясь. – Я, бывало, дрался для шутки, но перестал совершенно с тех пор, как был причиною, что бедный Джиль Трентер на две недели слег. Никогда не буду я более драться ни с кем, разве только если увижу, что кто-нибудь поступает как подлец. Если вы встретитесь с негодяем, не имеющим ни стыда, ни совести, которые могли бы остановить его, то уж надобно попробовать, не подействует ли на него подбитый глаз.

Артур не смеялся, ибо он весь предался другим мыслям, которые тотчас же заставили его сказать:

– Я теперь думаю, Адам, что ты никогда не испытал внутренней борьбы. Мне кажется, ты подавил бы желание, которое, по твоему мнению, ты счел бы несправедливым, так же легко, как победил бы пьяного, который вздумал бы с тобой ссориться. Я хочу сказать, ты никогда не бываешь нерешителен, сначала предполагая мысленно не делать чего-нибудь, а потом все-таки делая это.

– Ну, – сказал Адам медленно после минутного колебания, – нет. Я не помню, чтоб я качался взад и вперед таким образом, если уж решил, как вы говорите, мысленно, что вот такой-то поступок дурен. У меня во рту и вкусу нет на вещи, когда я знаю, что из-за них будет тревожить меня совесть. Я видел совершенно ясно с тех пор, как понимаю арифметику, что человек, делая дурное, порождает больше греха и беспокойств, нежели он сам может узнать о том впоследствии. Это все равно, что дурная работа: вы никогда не увидите конца ошибок, которые она наделает. А ведь плохо жить на свете для того, чтоб делать ближних хуже вместо того, чтоб делать их лучше. Но есть и различие в том, что люди называют дурным. Я вовсе не из тех людей, ставящих в грех всякую безрассудную выходку или всякую глупость, в которую может быть вовлечен человек, как осуждают людей некоторые из этих диссидентов. И человек может думать так и иначе. Стоит ли получить несколько ударов за какую-нибудь пустую шутку? Но что касается меня, то я никогда не колеблюсь ни в чем, я думаю, мой недостаток в совершенно противном. Если я уж сказал, что если только это касается меня самого, то мне уж тяжело идти на попятный двор.

– Да, вот это я ожидал от тебя, – сказал Артур. – У тебя железная воля, как и железная рука. Но, как бы ни было твердо решение человека, по временам ему стоит чего-нибудь выполнить это решение. Мы, например, можем иметь намерение не срывать вишни и крепко держать руки в карманах, но мы не можем предупредить, чтоб у нас не текли слюнки на вишни.

– Это справедливо, сэр. Но лучше всего решить мысленно, что на этом свете существует для нас много вещей, без которых мы должны обходиться. Было бы бесполезно смотреть на жизнь как на треддльстонскую ярмарку, куда ходят только для того, чтоб видеть выставку и накупать гостинцев. Если вы станете делать это, то мы найдем жизнь совершенно другою. Но какая польза в том, что я говорю вам об этом, сэр? Вы ведь знаете лучше меня.

– Ну, я не так то уверен в этом, Адам. Ты опытнее меня четырьмя или пятью годами, и притом же, я думаю, твоя жизнь была лучшею школою для тебя, чем для меня коллегия.

– Ну, сударь, вы, кажется, думаете о коллегии вроде того, как Бартль-Масси. Он говорит, будто коллегия по большей части делает людей похожими на пузыри, которые только и годятся на то, чтоб держать материал, влитый в них. Но у него язык похож на острую бритву, у этого Бартля: он не может коснуться чего-нибудь без того, чтоб не резать. А вот и поворот, сэр. Я должен пожелать вам доброго утра, так как вы едете в дом священника.

– Прощай, Адам, прощай.

Артур отдал лошадь груму у ворот священнического дома и пошел по усыпанной песком дорожке к двери, открывавшейся в сад. Он знал, что священник завтракал всегда в своем кабинете, а кабинет находился налево от этой двери, против столовой. Это была небольшая низенькая комната, принадлежавшая к старой части дома и имевшая мрачный вид от темных переплетов книг, помещавшихся по стенам, несмотря на то она имела очень веселый вид в это утро, когда Артур подошел к открытому окну. Утреннее солнце падало косвенно на большой стеклянный шар с золотыми рыбками, стоявший на столбике, сделанном из композиции под мрамор, против столика, на котором уже стоял холостой завтрак, а рядом со столиком стояла группа, которая была бы приманкой во всякой комнате. В покойном кресле, покрытом малиновою камчой, сидел мистер Ирвайн с сияюще-свежим видом, который он имел всегда по окончании своего утреннего туалета; его полная, белая, изящной формы рука играла по коричневой кудрявой спине Джуно, а близ хвоста Джуно, которым она махала с покойным материнским удовольствием, валялись два коричневых щенка, всползая друг на друга и образуя восторженный, беспокойный шумный дуэт. На подушке, немного в стороне, сидела моська с видом девственной леди, смотревшая на такую фамильярность в обращении как на животную слабость, которую она по возможности старалась вовсе не замечать. На столе, у локтя мистера Ирвайна, лежал первый том Эсхила, так хорошо известный Артуру по виду, и серебряный кофейник, который только что вносил Карроль, тотчас же наполнил комнату благовонным паром, довершившим наслаждение холостого завтрака.