Джордж Элиот - Адам Бид

Но оба они вздрогнули вдруг, сердца их забились: что-то упало на землю с громким шумом, то была корзиночка Хетти; все ее миленькие рабочие принадлежности рассыпались по дорожке, некоторые из них оказались способными укатиться на далекое расстояние. Немало было работы подобрать все эти вещи, и в это время не было произнесено ни слова. Но когда Артур снова повесил ей на руку корзиночку, бедное дитя заметило странную разницу в его взоре и манерах. Он пожал ей руку и, устремив на нее взор, который почти оледенил ее, столь же холодным тоном произнес:

– Я помешал вам и не должен удерживать вас долее. Вас ждут в доме. Прощайте.

Не дожидаясь ее ответа, он отвернулся от нее и поспешно возвратился на дорогу, которая вела к беседке, предоставив Хетти продолжать путь в каком то странном сне, который, казалось, начался очаровательным наслаждением, а теперь исчез неприятно и грустно, встретит ли он ее опять, когда она пойдет домой? Отчего он вдруг заговорил с нею так, как будто был недоволен ею, и потом так быстро удалился от нее? Она плакала, сама почти не зная отчего.

Артур, с своей стороны, был также беспокоен, но его чувства прояснялись перед ним более определенным сознанием. Он поспешно пошел к эрмитажу, помещавшемуся в самой середине рощи, торопливо повернул ключ, рванул дверь, захлопнул ее за собою, бросил «Зелюкс» в самый отдаленный угол и, всунув правую руку в карман, сначала прошелся четыре или пять раз взад и вперед во всю небольшую длину маленькой комнатки и потом сел на оттоман беспокойно, принужденно, как мы часто делаем, когда не желаем предаться чувству.

Он начинал любить Хетти – это было совершенно ясно. Он был готов бросить все другое – все равно куда – только для того, чтоб предаться этому сладостному чувству, которое только что открылось ему. Было совершенно бесполезно обманывать себя относительно этого факта: они слишком привяжутся друг к другу, если он будет еще обращать на нее внимание, – и что выйдет тогда из этого? Он должен будет уехать через несколько недель, и бедняжка будет чувствовать себя несчастной. Он не должен больше видеть ее одну, он должен держаться в стороне от нее. Как безрассудно он поступил, возвратившись от Гавена!

Он встал и открыл окна, желая впустить в комнату мягкий послеобеденный воздух и здоровое благоухание сосен, окружавших эрмитаж в виде пояса. Мягкий воздух не помог его решениям, когда он высунулся из окна и смотрел в зеленую даль. Но ему казалось, что его решение было достаточно твердо: было бы бесполезно рассуждать с самим собою долее. Он решил в своих мыслях более не встречаться с Хетти и теперь мог позволить себе думать о том, как неизмеримо приятно было бы, если б обстоятельства сложились иначе: с каким удовольствием встретился бы он с нею в этот вечер, когда она будет возвращаться домой, обнял бы ее опять за талию и посмотрел бы в ее миловидное личико. Он спрашивал себя: думало ли прелестное создание о нем?.. Он готов был держать двадцать против одного, что она думала о нем. Как прелестны были ее глаза со слезою на ресницах! Он хотел бы утолить желание своей души, смотря на них хотя один лишь день, и он должен снова увидеть ее – он должен увидеть ее просто для того, чтоб рассеять в ее сердце какое-нибудь ложное впечатление, произведенное его сегодняшним обращением с ней. Он стал бы обращаться с нею спокойно, ласково… только для того, чтоб она не шла домой с дурными мыслями в голове. Да, это будет самое лучшее после всего.

Прошло много времени – более часу, – пока Артур дошел в своих рассуждениях до этой точки; но, достигнув ее, он уже не мог оставаться долее в эрмитаже. Время нужно было наполнить движением, пока он опять не увидит Хетти. Было уже пора идти и одеться к обеду, ибо его дед обедал всегда в шесть часов.

Случилось, что мистрис Помфрет имела легкую ссору с мистрис Бест, экономкой, в этот четверг, утром, – факт, который имел два последствия, пришедшиеся как нельзя более кстати для Хетти. Эта ссора имела следствием то, что к мистрис Помфрет был прислан чай в ее собственную комнату и что она внушила этой примерной горничной такое живое воспоминание о прежних случаях в поведении мистрис Бест и о разговорах, в которых мистрис Бест обнаружила решительную подчиненность, как собеседница, мистрис Помфрет, что Хетти нужно было иметь не более присутствия духа, как требовалось для того, чтоб заниматься своей работой и по временам произносить «да» или «нет». Ей хотелось надеть шляпку раньше обыкновенного; только она сказала капитану Донниторну, что обыкновенно отправлялась около восьми часов; и если он пойдет в рощу, в ожидании еще раз увидеть ее, – а она уж прошла! Да придет ли он? Ее душа, как бабочка, порхала между воспоминанием и сомнительным ожиданием. Наконец минутная стрелка старомодных часов с медным циферблатом показывала последнюю четверть восьмого часа, и, таким образом, весьма основательно было время приготовиться к уходу. Несмотря на то что мистрис Помфрет предавалась важным мыслям, она не могла не заметить что-то, походившее на новый блеск красоты в миловидной девушке, когда последняя завязывала шляпку перед зеркалом.