Александр Барченко: Спаситель

— Наперкович! Наперкович! Чёрт побери… Да втолкуй же этим быдлам дьяволовым. Что ж мне, огонь открывать приходится?

Горбоносый красивый серб в живописном, золотом расшитом костюме каваса наших консульств — на груди три солдатских Георгия — улыбается в усы, беспомощно разводит руками. Ничего не поделаешь, нужно переждать, пропустить самую гущу. Дома по бокам. Грязные, облупленные турецкие домики, крытые черепицей, с этажами, набегающими сверху один на другой, с решётчатыми сквозными ставнями.

— Дядя Серёжа!

— Что за чёрт? Чудится даже… Вот до чего доругался.

Ротмистр сердито кольнул шпорами кобылку. Снова заплясал между возами.

Оборванец болгарин в драном полушубке, в нахлобученной шапке протискивается к начальнику обоза, расталкивает бесцеремонно погонщиков, солдат. Дерзко схватил под уздцы офицерского коня, не пускает, ловко увертывается от нагайки.

— Ах ты образина! С ума спятил, обезьянщик несчастный. Эй, кто там ближе, оттащи его, всыпь!

— Дядя Серёжа! Ведь это же я, слушайте…

— Шурка? Шурка Елецкий, ты? В каком виде?

Оборванец с радостным смехом обнял растерявшегося ротмистра, чуть не стащивши его с седла.

— Что с тобой, Бога ради? Что за маскарад? Ведь ты телеграфировал мне в отряд, что кончил со старшинством, едешь в ординарцы?..

— Дядя, я уже был в отряде. Я из отряда… то есть я сейчас из командировки. Я вам сейчас всё расскажу… Я сейчас…

Корнет Елецкий торопливо обернулся, стал кого-то разыскивать в толпе теснившихся вокруг неожиданной сцены, обветренных лиц.

— Кого ты разыскиваешь? Да постой же, расскажи толком. Что с тобой?

— Ах, дядя… Со мной мой проводник.

— Что ж из этого? Проводник не убежит. Расскажи толком.

— Дядя, со мной приключение. Такое… Вы не поверите. Сейчас, постойте… Христо! Христо, где вы? Проходите сюда. Где же он, в самом деле?

— Эй, пропустить там проводника.

Ротмистр повернулся в седле, махнул солдатам, плотно сомкнувшимся возле группы.

— Никак нет, вашскродие. Никак нет, мы не задерживаем.

— Эй, братушки, кто тут из вас к его благородию?

— Никак нет, никто не отзывается.

— Наверное, оттёрли, отстал. Экая теснота.

Ротмистр крикнул казака, передал ему лошадь. Разминая уставшие ноги, ещё раз оглядел диковинный костюм племянника. Серб-ординарец тоже слез с лошади, подошёл к офицерам, почтительно козырнув, наклонился к уху ротмистра.

— Как ты говоришь? Гм… неудобно, да что поделаешь? Ага, кофейня? Проведи, проведи. Сидоренко, как эта чёртова толчея прекратится, доложи мне вон туда, в этот духан, или как его там, по-здешнему. Ну, идём, племянник, идём. Что начудил, чем обрадуешь?

В низкой, насквозь прокуренной комнате с вытертыми и засаленными оттоманками офицеров встретили низкими поклонами. Подали чашечки с крепким душистым кофе вместе с гущей. Ротмистр брезгливо отплюнулся.

— Прибери-ка, брат, свою бурду куда подальше. Вина нет? Ну, всё равно. Говори, Шурка, живей. Того и гляди, обоз тронется.

Ротмистр задымил крепчайшей «пушкой». При первых же фразах племянника сделал круглые изумлённые глаза и расширял их с видом крайнего изумления по мере рассказа.

— Стало быть, «Владимира» заработал? Не дурно для начала. Но постой всё-таки, зачем ты таким чучелом вырядился? Ведь ты же по-болгарски ни аза в глаза?

Племянник, сбиваясь и путаясь при одном воспоминании о страшных минутах в подвале, передал подробности приключения.

— Во-от оно что? Как ты говоришь? Ага. Так мы же сию минуту твоего спасителя отыщем. Наперкович! Распорядись, голубчик, двух вестовых верхами в переулки, пусть покричат, вызовут. Он ведь здесь, рядом. Как его, Шурочка, кликать? Христо Вальджиев? Молодчина, братушка. Деньги твои, говоришь, при нём же? При дочке? Будь покоен, доставит. Молодчина. Герой. Наперкович, запиши-ка, голубчик, как его. Не спутать бы. Что ты уставился?

Горбоносая физиономия ординарца-каваса выразила последнюю степень изумления. Разинул рот, даже и карандаш остался висеть над бумагой в остановившейся руке. Серб отозвался медленно, будто не веря ушам:

— Не-ет. Этого не может быть?

— Как не может? Что за ерунда? Шурка, да ты не спутал имя-то?

— Этого не может быть. Христо Вальджиева я лет шесть знаю. Христо Вальджиева три месяца назад, как Гурко подходил, турки вырезали. Всю семью. И старуху, и дочерей. У него корчма цела до сих пор. Пустая, возле дороги. Я перед господином ротмистром головой поручусь.

Офицеры долго молча глядели друг на друга большими глазами.