Майя Луговская - Проливной дождь

Борис чувствовал, что начальник отряда Валерий тоже не спит — потушил свой персональный ночник, работающий от аккумулятора, и притворяется спящим: делает вид, чтобы я не подумал, будто он волнуется, А что там волноваться, как ушли, так и придут. Но всё же какое-то неприятное чувство беспокоило его: две бабы, ночью, в тайге… Но раз ушли, никому не сказали — пускай. Конечно, Никандровна человек бывалый и места эти знает, не заплутают.

В палатке становилось холоднее, и он поглубже забрался в спальный мешок. Борис любил думать и умел это делать: чудно на свете всё устроено, что ни человек, то свой норов. Вот взять, к примеру, Валерия, самостоятельный, с головой, зря слова не бросит, выдержанный, такого голыми руками не возьмёшь. А приехала в отряд эта Марина и по-своему его повернула. Что ни скажет — соглашается. И сейчас тоже, сказала, что нечего их ждать, он и свет выключил. А ведь в другие-то дни ночь напролёт читает да записывает в дневник, знания свои пополняет. И даже не считается, что рядом в палатке человек от этого, может, не спит. Аккумулятор уже не в счёт, сел — не его забота. И на черта эта Марина сюда приехала. Борис высунул голову из мешка и прислушался: кажется, идут. Он приоткрыл полог. Наконец-то! Ручной фонарик высветил нежно-зелёные ветви лиственницы, и две фигуры, осторожно, чтобы никого не разбудить, пробрались мимо его палатки. Долетел всплеск Наташиного смеха и хрипловатый увещающий шёпот Вероники Никандровны. Борис облегчённо вздохнул, запрятал голову в мешок и сразу заснул.

Утрам он первой увидел Наташу. Сегодня было её дежурство, она возилась с костром и никак не могла его разжечь. Вчера все они — Марина, Валерий и сам Борис — решили бойкотировать Наташу и Никандровну за их самовольный, поздний уход из лагеря. Но Наташа подозвала Бориса, и он разжёг костёр, натаскал воды из ручья. Наташе он симпатизировал. По правде сказать, она всех больше нравилась ему в отряде, и совсем не за красоту, хоть, конечно, девчонка она была красивая. Ему с ней бывало проще, чем с другими — и посмеются, и покурят. Курила она всегда потихоньку, не хотела, чтоб знал Валерий, да и Никандровна, та ей как-то возьми да и скажи: «Отвратительно, когда от молодой девицы разит табачищем».

— Где это вы пропадали вчера? — спросил он. — Нагорит вам от начальника за прогулочку.

— Не шуми. Мы дошли до посёлка и были в гостях. Чаем нас с вареньем угощали.

Этого он не ожидал.

— Значит, в посёлке? Чего вас туда понесло?

— Там такие люди замечательные…

— Вы спятили! Чего вы там не видали? Да разве это люди?

— Как не стыдно?! Замолчи.

— Замолчи сама. Нечего вам там делать, в их компании. В гостях были! Тоже мне гости…

Из палатки вышел Валерий с полотенцем через плечо, и Борис оборвал разговор.

К завтраку собрались все. Ели молча. Марина сразу же после зарядки, такой, что не каждый циркач бы сумел, была уже причёсана — две крохотные косички заплетены волосок к волоску, торчали по бокам, скреплённые резинками. Она успевала подкрасить ресницы и веки, припудрить обгоравший в маршрутах нос. И за стол всегда садилась, даже когда сама бывала дежурной; будто не в тайге, а по крайней мере в ресторане первого разряда. Вероника Никандровна как-то отметила эту её особенность, как положительный факт:

— Красоту свою и молодость надо уметь беречь на радость людям.

А Наташа фыркнула, как будто Никандровна высказалась не в похвалу, а в насмешку. Уж так Наташа умела всё перевернуть.

Сегодня Марина в новом импортном батнике выглядела особенно торжественно. За стол села, ни с кем не поздоровалась, пододвинула к себе миску и начала поедать кашу с полной ответственностью. Сидит, ни на кого не смотрит, одну ложку глотнёт и губы поджала, делом занимается — кашу ест. Своим видом хочет показать, будто не Валерий начальник, а именно она. Хотя и к отряду-то имела отношение только как колесо к пожарной каланче. Прислали её из университета, с кафедры, собрать какой-то там материал по бору и железу, вот она к Валериевому отряду и присоединилась. А отряд его совсем и не университетский, а от Академии наук.

Борис за всем наблюдает и ждёт, когда же разрядка. Никандровна, видать от раздражения, бухнула в кастрюлю целую пачку кофе, они всегда его заваривала, никому не доверяла. Кофе Никандровна всем разлила, а Наташа Валерию сгущёнку накладывает и накладывает, знает, что до сладкого он любитель, и вообще поесть обожает, непонятно только, почему такой тощий. Он кружку кофе выпил, всё молчком, за добавкой потянулся. Никандровна ему наливает, тоже молчком. Борис никак не может понять, почему она-то молчит. Ведь всех здесь солидней и, кажется, всё понимает лучше других, разом бы навела порядок. Бойкот бойкотом, но сколько можно?.. Борис чувствует, что молчит она как бы понарошку и бойкота этого совсем не принимает, молчит — ни слова. Валерий вторую кружку пьёт, Наташа и в неё сгущёнки не пожалела и тут заговорила, не выдержала: