Однажды спрашиваю Леночку:
— Что тебе напоминает эта вершина?
— Не знаю.
— А ты посиди на крыльце, посмотри, подумай.
Уселась. Долго сидела, смотрела.
— Ну, что мне скажешь? Что же ты молчишь?
Отвечает мрачно:
— Боюсь, не угадаю.
— Дурочка, чего боишься? Что она тебе напоминает?
— Ну что вы допытываетесь? Могилу. Только вы не расстраивайтесь. Это ерунда. Всё равно он к вам вернётся, я знаю. Вот увидите.
Откуда? Как могла она догадаться? Ведь никто не знает, что у меня произошло. Интуиция юности?.. А может, счастье в том, чтобы поверить ей?
Мария Емельяновна гордо и снисходительно смотрит на букет:
— Он мне всегда приносит с самых первых цветов, из-под снега, до самых последних. Большой любитель.
У неё много забот. На ней весь «санаторий». В летнее время сюда наезжает много народу. Старики казахи, киргизы с семьями, со своими баранами разбивают кибитки вокруг и парятся в горячих источниках, лечат ревматизм, радикулит. А Марии Емельяновне за всем следить. Устаёт и поэтому не очень-то любезна. Из нас терпит только Леру и меня, и то потому, что мы не обидчивы. А можно ли обижаться, когда за каждой мелочью бежишь к ней.
Волосы у неё седые, а лицо молодое и глаза светлые, как льдинки. Наверно, была хороша, а сейчас располнела. Ходит тяжело, задыхается. Да и немудрено, на такой высоте. Трудно ходить, не хватает воздуха.
Вначале мы тоже задыхались, пяти шагов не могли пройти, а теперь привыкли. Нас пугали, что высокогорная болезнь — бессонница, но у нас всё наоборот, спим как сурки, особенно в дождь. А погода здесь меняется беспрестанно, по десять раз в день.
— Мадам, разгоните тучи, — «на полном серьёзе» требует Ирина, — не поедем же мы в маршрут под дождём.
В Якутии меня учил шаман, как это делать. Выхожу на крыльцо, поднимаю руки, пронзаю растопыренными пальцами небо и начинаю шипеть, свистеть на облака до исступления. Смешно, сама не верю, но помогает. Дождь прекращается, и снова солнце.
А может быть, счастье в том, чтобы подчинять себе стихию?
— Здорово у вас получается, мадам, — хохочет Саблин. — Я и не знал, что это так просто. Вот начнём косить, придётся вас поднанять для погоды.
Саблин здесь наш единственный рыцарь. Он охотно нам помогает во всём. Жена его и двое детей там, внизу, в Теплоключинке, а он здесь и летом и зимой.
— Люблю, — говорит, — свободу. Это сейчас сюда народ понаехал — всех зверей разогнали, а раньше козероги к самой моей землянке подходили. Один здесь жил. Хорошо!
— Не понимаю, — говорит Ирина, — что хорошего в одиночестве.
— А я понимаю — хорошо, когда знаешь, что можешь вернуться. Знаешь, что тебя ждут.
Как хорошо, что дома ждут,
Что встретят радостно и нежно.
— Вы что же это, мадам, стишки кропаете? Прямо как наш председатель Николай Иванович… — говорит Саблин. — Здесь как-то на охоту к нам из Фрунзе начальство приезжало, и он с ними. Выпили, конечно. Так Николай Иванович их всю ночь стихами развлекал. Они спрашивают: «Это Пушкин?» А он говорит: «Нет, мои».
В землянке у Саблина охотничий уют — развешаны шкуры, чучела. Очень уж любит он наше общество. Девчонки все свободные вечера просиживают у него. Он натопит печурку так, что она трещит от жара. Они греются, болтают с ним, а он доволен.
Вечера здесь холодные, чуть спрячется солнце — замерзаем, кругом снега.
Саблин обещал свезти нас к горячему озеру. Но всё не выберет времени, оно высоко в горах, и его никто ещё не исследовал. А сами разыскивать озеро мы не рискуем — опасно.
Конечно, работать нам здесь нелегко. В маршруте на каждом шагу риск. Боимся не за себя, а друг за друга. Горы… один неверный шаг. — сорвёшься в пропасть. Вернёшься с пробами, устанешь — садись за анализы. Мы и коллекторы, и лаборанты, и конюхи, и повара. А хочется побольше успеть сделать, время бежит. Каждая минута дорога.
Но может быть, именно в этом счастье?
Здесь, на «курорте», исследуя горячие источники, мы получаем уникальные данные. В Москве, в институте, над нами смеялись:
— Интересно, как это вы потащитесь с тонкослойной хромотографией на Тянь-Шань?
Ничего, отлично взгромоздились и «шлёпаем» сотни анализов.
На наших пластинках мы читаем иероглифы пятен, как Шампольон читал иероглифы Древнего Египта. Пятна — это органические вещества. Их разнообразие огромно. Может быть, от них и зависит лечебное свойство наших источников? Но пока это только гипотезы. Нехотя отдаёт свои тайны природа. Нелегко их раскрывать.
Читать дальше