Уильям Фолкнер - Когда я умирала

-- Залезай, Джул, -- говорю я. -- Давай. Поехали отсюда.

Но он не лезет. Он ставит ногу на вращающуюся ступицу заднего колеса и, держась одной рукой за стойку, заносит в повозку другую ногу; ступица плавно вращается у него под подошвой, а он садится на корточки и смотрит прямо вперед, неподвижный, сухой, с деревянной спиной, словно вырезанный целиком из сухого дерева.

КЕШ

Ничего другого не оставалось. Либо отправить его в Джексон, либо Гиллеспи подаст на нас в суд -- он как-то дознался, что Дарл поджег сарай. Не знаю уж как, но дознался. Вардаман видел, как он поджег, но божится, что никому не сказал, кроме Дюи Дэлл, а она велела никому не рассказывать. Однако Гиллеспи дознался. Да и без этого рано или поздно сообразил бы. Еще ночью мог догадаться -- по тому, как вел себя Дарл.

И папа сказал:

-- Видно, больше нечего делать.

А Джул сказал:

-- Хочешь, сейчас его укоротим?

-- Укоротим?

-- Поймаем и свяжем, -- сказал Джул. -- Или будешь дожидаться, когда он повозку с мулами подожжет к чертям?

Но это было ни к чему.

-- Это ни к чему, -- сказал я. -- Похороним ее -- и тогда уж. -- Человеку сидеть под замком до конца дней -- пусть получит напоследок хоть какое удовольствие.

-- По-моему, он должен быть там с нами, -- говорит папа. Видит Бог, мне досталось испытание. Беда идет, другую ведет.

Я иногда задумываюсь, кто имеет право решать, нормальный человек или ненормальный. Иногда мне кажется, что нет между нами совсем нормального и совсем ненормального, и кто он есть -- мы договариваемся и решаем. Выходит, не то важно, что человек делает, а то, как большинство людей посмотрит на его дела.

Уж больно крут с ним Джул. Конечно, ведь это Джулова коня продали, чтобы довезти ее до города, и, можно сказать, Дарл хотел сжечь стоимость его коня. Но я не раз думал -- и до того, как переправились через реку, и после, -- что Бог оказал бы нам милость, если бы забрал ее из наших рук и Сам как-либо ей распорядился, и мне казалось, что Джул шел против воли Божьей, когда старался вытащить ее из реки, а когда Дарл рассудил, что кому-нибудь из нас надо что-то делать, я порой думаю, что он поступил правильно. Но если человек поджигает чужой сарай, подвергает опасности скот, губит имущество, для этого, по-моему, нет оправданий. Вот когда я считаю человека ненормальным. Вот когда он не может смотреть на вещи, как остальные люди. И тогда, по-моему, с ним надо поступать так, как большинство людей считает правильным -- ничего другого не остается.

А все-таки стыдно. Люди, похоже, отошли от старой правильной заповеди, которая говорит: гвозди вгоняй по шляпку и края затесывай чисто, как будто строишь для себя, для своего удобства. А люди, они ведь как -- у одних вроде ровные, красивые доски, хоть суд из них строй, а у других -- кругляк корявый, на курятник только годится. Но лучше построить крепкий курятник, чем худой суд, а крепко строят или худо -- так то не ради удовольствия своего или неудовольствия.

Мы поехали по улице к площади, и он сказал:

-- Надо сперва Кеша отвезли к доктору. Оставим его там, а потом вернемся.

В том-то и дело. Мы-то с ним родились почти что подряд, а Джул, Дюи Дэлл, Вардаман стали появляться только лет через десять. Конечно, и они мне родные, но не знаю. А я -- старший и думаю, как же он мог это сделать? -- не знаю.

Папа смотрел на меня, потом на него, жевал ртом.

-- Поехали, -- я сказал. -- Сперва это сделаем.

-- Ей бы хотелось, чтобы мы все там были, -- говорит папа.

-- Сперва Кеша отвезем к доктору, -- сказал Дарл. -- Она подождет. Она уже девять дней ждала.

-- Не понимаете вы, -- говорит папа. -- С кем ты был молодым, и ты в ней старился, а она старилась в тебе, видел, как подходит старость, и мог услышать от нее, что это не важно, и знал, что это правда ной жизни, всех наших горестей и тягот. Не понимаете вы.

-- Нам еще выкопать надо, -- я говорю.

-- Тебе и Армстид и Гиллеспи сказали: дай знать вперед, -- говорит Дарл. -- Кеш, хочешь, сейчас поедем к Пибоди?

-- Нет, -- я сказал. -- Теперь совсем отпустило. Все надо делать по порядку.

-- Если бы было выкопано, -- говорит папа. -- А мы и лопату забыли.

-- Да, -- сказал Дарл. -- Я пойду в скобяной магазин. Придется купить.

-- Она денег стоит, -- говорит папа.

-- Что же, пожалеешь для нее? -- говорит Дарл.

-- Иди покупай лопату, -- сказал Джул. -- Ну-ка, дай мне деньги.

Но папа не остановился.

-- Лопату, я думаю, достанем, -- сказал он. -- Есть же здесь христиане.

Так что Дарл остался, и мы поехали дальше, а Джул сидел на корточках на задке и смотрел Дарлу в затылок. Он был похож на бульдога -- это такая собака, которая не лает, а сидит на веревке и только смотрит, на кого задумала броситься.