Уильям Фолкнер - Когда я умирала

-- Благодарствую, -- сказал папа. -- Но лучше в сарае. Я знаю, мы вам мешаем.

-- Пожалуйте в дом, -- сказал Армстид. {А у него опять лицо деревянное: дерзкое, угрюмое лицо и румяное, словно глаза и лицо из двух пород дерева -светлого не там, где надо, и темного не там, где надо}.

Рубашка уже подсыхала, но еще липла к телу при каждом движении.

-- Она была бы вам благодарна, -- сказал папа.

Мы выпрягли мулов и закатили повозку в сарай.

Одна стена у него была раскрыта.

-- Тут не намочит, -- сказал Армстид. -- Но если вам больше хочется...

За сараем валялись ржавые кровельные листы. Мы взяли два и приставили к раскрытой стене.

-- Пожалуйте в дом, -- сказал Армстид.

-- Благодарствую, -- сказал папа. -- Ты меня очень одолжишь, если дашь им перекусить.

-- Конечно, -- сказал Армстид. -- Сейчас Лула устроит Кеша и ужин приготовит.

{А он вернулся к коню, снимал седло, и мокрая рубашка налипала на спину при каждом движении}.

Папа в дом не пошел.

-- Заходи и поешь, -- сказал Армстид. -- Почти готово.

-- Я поесть не мечтаю, сказал папа. -- Благодарствуем.

-- Заходите, обсохните, поешьте, -- сказал Армстид. -- Ничего с ним не сделается.

-- Только ради нее, -- сказал папа. Ради нее принимаю пищу. Ни упряжки у меня, ничего, но она будет вам всем благодарна.

-- Ну да, -- сказал Армстид. -- Заходите, обсохните.

Однако, когда Армстид папе налил, папе стало легче; а когда мы зашли поглядеть на Кеша, {он с нами не пошел. Я оглянулся: он уводил коня в сарай}, папа уже говорил о том, где бы раздобыть новую упряжку, и к ужину почти сторговал ее. {Он в сарае, гибко проскользнул мимо пестрого мечущегося вихря -- в стойло, вместе с ним. Вскочил на ясли, стаскивает сверху сено, выбирается из стойла, ищет и находит скребницу. Потом возвращается и, увильнув от одного звучного удара, прижимается к коню, там, где копыту его не достать. Начинает чистить скребницей, избегая ударов с ловкостью акробата, и любовным шепотом материт коня. Рывком обернулась с оскаленными зубами морда; глаза катаются в потемках, как мраморные шарики на пестрой бархатной скатерти, и он бьет по этой морде обратной стороной скребницы}.

АРМСТИД

Я налил ему еще виски, ужин был почти готов, а он к тому времени уже купил у кого-то упряжку -- в кредит. Выбирал, привередничал: эта упряжка ему не нравится, а у этого и курятник купить побоится.

-- Может, тебе у Снопса попробовать, -- сказал я. -- У него три-четыре упряжки. Может, какая приглянется.

Он зашлепал ртом и смотрит на меня так, словно во всем округе у меня одного есть упряжка мулов и я не желаю их продать, -- а я и так уже знал, что со двора моего они съедут не иначе как на моих мулах. Не знал только, что они будут делать с мулами, если купят. Литлджон сказал мне, что в низине у Хейли дамба на две мили смыта и в Джефферсон можно попасть только кружным путем через Моттсон. Но это уже было дело Анса.

-- С ним тяжело торговаться, -- говорит он и шлепает ртом. Но после ужина, когда я налил ему еще, он маленько повеселел. Собрался идти в сарай, при ней посидеть. Может быть, думал, что, если будет сидеть там, готовый к дороге, придет Дед Мороз и приведет ему пару мулов.

-- Но я, пожалуй, смогу его уломать, -- говорит он. -- Человек человеку всегда поможет в беде, если в нем хоть капля есть христианской крови.

-- Конечно, моих можешь пока взять. -- Я-то знал, сильно ли сам он верит в эту причину.

-- Благодарствую, -- сказал он. -- Она захочет ехать на своих. -- Да и он знал, сильно ли я в эту причину верю.

После ужина Джул верхом поехал в Балку за Пибоди. Я слышал, что он должен быть сегодня там у Варнера. Вернулся Джул ночью. Оказалось, Пибоди уехал куда-то за Инвернесс, но с Джулом прибыл Дядя Билли и привез свою сумку лошадиных лекарств. Если не мудрить, он говорит, человек не сильно отличается от лошади и мула, разве что разума у лошади чуть больше.

-- Где теперь тебя угораздило, парень? -- спрашивает Дядя Билли и глядит на Кеша. -- Давайте мне матрас, стул и стакан виски.

Заставил Кеша выпить виски и выгнал из комнаты Анса.

-- Спасибо еще, что эту же ногу сломал, когда с церкви падал, -- грустно говорит Анс, шлепает ртом и моргает. -- И то слава богу.

Сложенный матрас положили Кешу на ноги, на матрас поставили стул, на стул сели мы с Джулом, дочка Анса поднесла лампу, а Дядя Билли откусил табаку и принялся за дело. Кеш поначалу сильно брыкался, а потом потерял сознание. Он лежал тихо, а на лице у него выступили крупные капли пота, как будто собрались было течь, но решили повременить, пока не очнется.