Ричард Форд - Рассказы

- Извини, - говорю.

- Может, я тебе, Кучеряш, как-нибудь ее и расскажу, - говорит. Обхохочешься.

А я вспомнил про двух типчиков в нейлоновых куртчонках - как они трясут друг другу руки на темной стоянке - и решил, что им плевать, чем я буду заниматься с Бонни или там с Филлис, а если и не плевать, так когда они о том узнают, я уже буду во Флориде и при машине. Ну а тогда уж пусть им Гейнсборо объясняет, что да как, а заодно почему он не получил арендной платы и платы за электричество и все прочее. И не исключено, что они его порядком помнут, прежде чем отправятся восвояси.

- А ты парень видный, - говорит Бонни. - Многие мужики жиром обросли, ты нет. И плечищи у тебя - такие разве что у безногих, которые в креслах-каталках сами себя катят, увидишь.

Вот уж подмазалась так подмазалась. Мне стало хорошо. И такую я в себе лихость почуял, точно это я убил оленя да еще напридумывал всякого-всего, чем людей удивить.

- Я разбила чашку, - говорит Филлис; мы с Бонни уже вернулись в гостиную. - Ты небось слышал, как я ее кокнула. Но это ничего, я нашла в одном из ящиков клей, и теперь она лучше новой. Гейнсборо и не догадается.

Пока мы были в спальне, Филлис навела чистоту, расставила посуду. Но сейчас она была уже в маскировочной куртке - видать, собралась уйти. Мы стояли в темной гостиной - мне казалось, в ней яблоку негде упасть. Я еще был в халате, и что-то мне подсказывало, что надо бы попросить их остаться. Подсказывало, что со временем я свыкнусь с Филлис - и как знать, вдруг мы еще и полакомимся олениной в День благодарения. За окном все замело снегом. Слишком рано он выпал. Что-то мне подсказывало, что зима будет тяжелая.

- А почему бы вам, девчонки, не остаться у меня на ночь? - говорю и улыбнулся искательно.

- Не выйдет, Кучеряш, - говорит Филлис.

Они уже стояли у порога. И через стеклянные двери трех тамбуров было видно, как в распоротом брюхе у оленя - он лежал на траве - таял снег. Бонни и Филлис уже вскинули ружья на плечи. Бонни, похоже, и впрямь не хотелось уходить.

- Видела бы ты его плечищи, - все повторяет и подмигнула мне в последний раз. Куртку свою суконную уже надела, рыжую подушечку к поясу приторочила. - С виду не скажешь, что он могутный. А он могутный. И еще какой. Видела б ты его плечищи.

Я стоял на пороге, смотрел на них. Они ухватили оленя за рога и поволокли по дороге к машине.

- Береги себя, Ллойд, - говорит Филлис.

А Бонни улыбнулась мне через плечо.

- Поберегу, - говорю. - Будь спок.

Я закрыл дверь, подошел к окну, смотрел, как они идут к изгороди, тащат оленя по заснеженной дороге, оставляя за собой широкую борозду. Смотрел, как они проталкивали оленя под изгородь Гейнсборо, стояли у машины, смеялись, а потом закинули оленя в багажник и крышку привязали веревкой. Но неплотно, оленью голову оставили снаружи - для инспекторов. Потом разогнулись, посмотрели на меня - я стоял у окна - и что та, что другая рукой мне помахали, широко, от души. Филлис в маскировочной, Бонни в суконной куртке. И я им помахал, но из дома не вышел. А потом они сели в машину, новый красный "понтиак", и укатили.

Я чуть не весь день проторчал в гостиной, думал: экая жалость, что у меня нет телевизора, смотрел, как падает снег, радовался, что Филлис прибралась и мне не придется наводить чистоту перед отъездом. Думал, как хорошо было бы отведать оленины.

А чуть погодя мне вошло в голову слинять прямо сейчас - чего лучше: вызвать из города такси, доехать на нем до самого вокзала, сесть на поезд во Флориду - и гори все прахом, в том числе и Тина, пусть она сейчас и катит в Финикс с парнем, у которого на уме одни борзые.

Но когда я вышел в кухоньку глянуть на билет - в бумажнике лежали лишь мелочь да спички, и тут-то до меня дошло: невезуха только начинается.