Горан Петрович - Поймай падающую звезду

Накануне в посольстве Югославии я познакомилась с несколькими дипломатами: все они были из разных республик и общались между собой частично официально, частично с иронией. Со мной они общались доверительно, и каждый из них открывал мне какие-то полутайны, которые я уже позабыла — еще тогда поняла, что они несерьезны. В лабиринте комнат и кабинетов на улице Веласкеса царили настороженность и перешептывания, хотя, на первый взгляд, каждый занимался своим делом, сугубо в рамках своих должностных обязанностей. В открывающемся настежь мире наши дипломаты выглядели заржавевшими винтиками: недоверчивые люди, носители бог знает каких невероятных секретов. Тем более меня удивило то, что дипломат высокого ранга пригласил меня к себе домой на ужин. Может, он хочет раскрыть передо мной карты, сказать мне о том, чего я не знаю, но должна знать?

Это был серьезный и достойный человек, но в то же время чем-то перепуганный, к тому же заметно осторожный. Может, он просто понимал ничтожность собственной миссии: в великой стране, переживающей период возрождения, он обманным путем представлял ослабевшее государство с уже проявлявшимися признаками разложения, — здоровым.

На ужине меня ослепила роскошь квартиры. Я запомнила великолепный фарфор, сверкающие серебром столовые приборы, мебель в столовой была просто музейная. Дипломат и его жена в возрасте примерно моих родителей принимали меня сердечно, однако атмосфера была, на мой вкус, слишком церемонной. Я была единственной гостьей, и оказанное мне почтение опять-таки сильно удивило меня. Помимо временного задания в Мадриде, моими главными козырями были молодость и способность самостоятельно мыслить — полная противоположность протоколу и дипломатии. Из разговора я не запомнила ни одного слова, ни плохого, ни хорошего, а только торжественно-сердечную атмосферу, а также то, что Нуньес де Бальбоа за одну ночь преобразился: из озорника с петардами и воздушными шариками превратился в понятие чего-то исключительного, в синоним покрытой патиной роскоши и старинного блеска. И это всё. Ласковое приглашение дипломата не имело особого веса, чтобы стать воспоминанием; здесь, в Мадриде, случилось столько иных, более важных происшествий. Не пройдет и двух лет, как я стану жить в Империи, в которой не заходит солнце, недалеко от улицы Нуньес де Бальбоа, имя которой станет постоянной частицей повседневности, адресом друзей, галерей, дантистов… Но я еще долго не буду знать, кому принадлежит это имя.

На морской пучине, неподалеку от порта Новая Картахена, корабль Энсисо встретил шлюпку, на которой Франсиско Писарро, заместитель капитана Охеды, и с ним тридцать четыре человека спаслись от кораблекрушения. Лукавый, недоверчивый и нерешительный вождь, адвокат Энсисо заподозрил, что Писарро предал Охеду; склонный к интригам, он во всем видел заговор. Вопреки желанию, он принял потерпевших кораблекрушение на свой фрегат, осознавая, что присутствие на нем опытного мореплавателя Франсиско Писарро поставит под сомнение его право командовать. Но Карибское море и в этот раз сыграло с испанцами злую шутку: при входе в залив Ураба корабль Энсисо также тонет. Команда спасается на шлюпках, но оружие, скот, продукты, включая документы, подтверждающие полномочия Энсисо как руководителя, погибают.

Добравшись до селения Сан-Себастьян, вместо деревянного форта и трех десятков крытых соломой хижин они застают пожарище. Моряки голодны, а отчаявшийся нерешительный Энсисо никому не внушает доверия — нет в нем командирской жилки. Он вступает в перепалку с Писарро, который хочет отправить людей на шлюпках к Испанскому острову.

В драматических перипетиях, типичных для авантюрных завоевательных походов, когда обстоятельства требуют импровизации, решимостью естественного и неоспоримого вождя выделяется вчерашний слепой бродяга, Васко Нуньес де Бальбоа. Дело в том, что он никак не хочет возвращаться на Испанский остров, где он наделал столько долгов, к тому же он хорошо помнит эти края по первому пребыванию на Твердой Земле с капитаном Родриго де Бастидосом десять лет тому назад. Он уговорил две сотни моряков двинуться с ним вдоль реки Дарьен, на западном берегу залива Ураба, потому что там, выше по течению, подальше от моря, простирается плодородная долина. Но, черт побери, этой прекрасной долиной владеет касик Семако, и вместо журчания воды и пения птиц их встречают индейские копья и стрелы. Уже в первой стычке с индейцами Нуньес де Бальбоа проявляет храбрость, сам бросается в атаку, подбадривает других, подавая им пример. На поле боя он доказывает морякам, возможно, и самому себе тоже, что родился лидером. Они успевают захватить поселение, не потеряв ни одного человека, после чего в честь Девы Марии, к которой Нуньес де Бальбоа взывал во время битвы, торжественно нарекают его Санта-Мария-ла-Антигуа дель Дарьен.