Гай Давенпорт: Гуннар и Николай

― Иногда. То есть ― да.

Кофе! Гуннар обращается с ним как со взрослым, так не фиг портить такое отношение.

― Можешь раздеться, пока я кофе ставлю. Это совсем недолго.

― Всё? спросил Николай, немедленно пожалев, что спросил, расстегивая скаутский ремень из зеленой тканой тесьмы, расплываясь в самой своей чарующей и нахальной улыбке.

― Так и должно быть в камне ― в чем мама родила.

Храбро подняв брови, Николай вывернулся из своих коротких джинсиков и опустился на колени развязать cпортивные тапки. Трусы и толстые белые носки он стянул вместе. За ними, через голову ― фуфайку.

― Два сахара? Вот настоящие сливки. Краснеть ты скоро перестанешь. Колени хорошие, пальцы на ногах ― тоже.

― Простите. Я и не думал, что краснею. А статуя будет такого же роста, как и я? Эй! Знаете, хороший у вас кофе.

― В натуральную величину, да. Повернись еще. Подними свободную руку и потянись. У тебя получится вовремя на сеансы приходить?

― Конечно. Почему нет? Я в самом деле не думал, что буду робеть. Голышом здорово. У меня дедушка с бабушкой, мамины мама и папа, ― кропоткинцы, и я сам своим штанам начальник. Предки у меня ― широких взглядов, терпимее некуда, нигде никакой колючей проволоки, добрые датские либералы ― даже чересчур суетливые. Понятно, да?

Лукавая понимающая улыбка Гуннара.

― Сажай свою чашку, вот сюда, и встань на цыпочки, руки над головой. Ноги подальше, и ту, и другую. Торвальдсена мы сделать не сможем, Эрика Джилла пока ― тоже. Я ― что называется неоклассицист, реалист, оттуда и вырос. А что значит ― начальник своим штанам?

― Лицензированный дьяволенок, если верить Маме. Либеральная программа действий для того, чем мальчишки все равно занимаются, как Папа говорит. А кто такой Король Матиуш?

― Еще один герой из книжки ― одного польского доктора. На самом деле, работа будет такая: мальчишка несет знамя Матиуша. В один ужасный момент. Я тебе все расскажу, пока работать будем. И книжку можешь прочесть.

Скосив глаза, Николай провел языком по пухлому подъему верхней губы. Пока мы работать будем.

― А у вас дети есть? Они наверное маленькие еще, чтобы позировать.

― Нет, и жены тоже нет, есть только Саманта, с которой ты познакомишься. Руки вытяни. Изогнись вправо. Придется, знаешь ли. Нормально, ты Ариэль.

Николай сидел на кучке своей одежды, наваленной на стуле. Перерыв на кофе.

― А почему Ариэль голый?

― Он был духом воздуха. Вроде ангела.

Николай задумался, хлюпая кофе и подравнивая букетик крайней плоти.

― На ангелах много одежды. Библейской такой. Стин и Стоффер сегодня четкие, видели? Спорим, этот Ариэль, которого вы с меня копируете, только чистые мысли думал, и у него никогда не вставало, правильно? Такие Стин и Стоффер были, где Стин видит, как мартышки в зоопарке дрочат, и говорит: Вот тошнотина! и маме с папой вдруг хочется показать ему попугайчиков и туканов. Родители.

― Вот это лицо, сказал Гуннар, пробегая пальцами по своему слепку с бурделевского этюда Геракла. Моделью ему послужил Дуайен-Париго, солдафон. Поклонник физподоготовки. Бывало, приезжал к Бурделю на коне, с полной солдатской выкладкой.

― На опоссума похож, разве нет?

― Погиб под Верденом. Когда ты свою пипиську вот так теребишь, Эдит к небу глаза закатывает. Она же из Христианских Братьев, с Фарер, знаешь? Хотя у меня как-то была девочка-натурщица, так она так же свободно с собой забавлялась, как ты, и так же плевала на условности, и Эдит довольно понравилось, проходя мимо, подглядывать в двери.

― А что такое Верден? Вы знаете Миккеля, рыжего такого пацана, он мой приятель, с неизлечимыми веснушками и зубками как у бурундука? Так его папа за то, чтобы он это каждый день делал. Говорит, что он от этого счастливее.

― Верден ― это была такая кошмарная битва в Первую Мировую войну. А папа Миккеля ― Ульф Тидсельфнаг? Перерыв окончен: к работе.

― А вы его знаете? Он книги печатает. К Миккелю здорово ходить: там, если мы у него в комнате сидим, можно все что угодно делать, и Миккель всегда дверь открывает в одной майке и спущенных носках. Его мама говорит, что если он вдруг превратится в идиота, никто и не заметит.

― О чистая невинная датская юность!

Вопросительный взгляд.