Роже Гар - Семья Тибо (Том 1)

- А воскресенье ты проведешь здесь?

- Да, приеду завтра на два дня.

- А не пригласить ли тебе своего друга к завтраку?.. Мы с ним как раз встретились вчера в деревне.

И она добавила - то ли оттого, что и в самом деле так считала, то ли оттого, что приписывала Жаку те же душевные качества, которые, как ей казалось, она обнаружила в Антуане, а то ли и оттого, что ей хотелось доставить удовольствие Даниэлю:

- Вот у кого искренняя и благородная натура! Мы прошли вместе немалый путь.

Даниэль нахмурился. Ему вспомнился непонятный взрыв раздражения у Женни в тот вечер, после ее прогулки вдвоем с Жаком.

"Все в ее маленьком внутреннем мире идет вкривь и вкось, нет душевного равновесия, - печально размышлял он, - раздумье, одиночество, чтение - все это сделало ее слишком взрослой, а при этом такое неведение жизни! Как быть? Теперь она немного меня дичится. Была бы она поздоровее, а то нервишки у нее слабенькие, как у ребенка! А романтические настроения! Воображает, что никому ее не понять, вечно уклоняется от откровенного разговора! Замкнутость, самолюбие портят ей всю жизнь! А может быть, все это - еще отголоски переходного возраста?"

Он пересел в другое кресло, поближе к матери, и спросил для успокоения совести:

- Скажи, мама, ты ничего не заметила в поведении Жака? Как он держится с вами обеими, с Женни?

- С Женни? - переспросила г-жа де Фонтанен. От этих двух слов, брошенных Даниэлем, тревога, притаившаяся в ее душе, вдруг приняла вполне отчетливую форму. Тревога? Нет, пожалуй, определилось какое-то мимолетное впечатление, которое ей запомнилось из-за ее способности все воспринимать особенно чутко. И ее сердце мучительно сжалось: душа ее обратилась к всевышнему с пылкой мольбой: "Не оставь нас, господи!"

Вернулись с прогулки и остальные.

- Как вы легко одеты, мой друг, - воскликнул Жером. - Берегитесь: сегодня вечером прохладно, не то что все эти дни.

Он принес из передней шарф, укутал ей плечи. И заметив, как Женни волоком тащит по песчаной дорожке шезлонг, сплетенный из ивовых прутьев - ей было предписано лежать после еды, и она оставила его под платанами, ринулся ей на помощь и сам водворил его на место.

Нелегко было ему приручить эту дикую пташку. Детство Женни прошло в такой духовной близости с матерью, что все тягостные переживания г-жи де Фонтанен косвенно отражались и на ней, и судила она об отце, не зная снисхождения. Но Жером, восхищенный тем, какое превращение произошло с Женни, сколько в ней появилось женственности, оказывал ей бесчисленные знаки внимания и пускал в ход все свое обаяние с такой готовностью услужить и в то же время с такой сдержанностью, что девушка была тронута. Как раз сегодня ему удалось поговорить с дочерью, разговор был непринужденный, дружеский, и Жером до сих пор пребывал в умилении.

- Нынче вечером розы как-то особенно душисты, - произнес он, мерно покачиваясь в качалке. - А кусты "Славы Дижона", те, что рядом с голубятней, сплошь усыпаны цветами.

Даниэль поднялся.

- Мне пора, - сказал он и, подойдя к матери, поцеловал ее в лоб.

Она сжала ладонями его щеки, пристально поглядела на него и шепнула:

- Взрослый мой сын!

- Давай я провожу тебя до станции, - предложил Жером. После утренней прогулки его так и подмывало хоть ненадолго сбежать из сада, где он провел две недели в затворничестве. - А ты не пойдешь, Женни?

- Я останусь с мамой.

- Угости-ка меня папиросой, - сказал Жером, подхватив под руку Даниэля (после своего возвращения он не покупал табак, не желая выходить из дому, пришлось отказаться от курения).

Госпожа де Фонтанен проводила взглядом уходивших мужчин. Она услышала, как Жером спросил:

- Как по-твоему, раздобуду я восточный табак на вокзале?

Немного погодя они скрылись под сенью елей.

Жером шел плечом к плечу с молодым красавцем, - вот какой у него сын! Сколько обаяния таилось для него в каждом молодом существе! Правда, обаяния, приправленного ядом сожаления. И это чувство мучило его каждодневно с той поры, как он приехал в Мезон: облик Женни то и дело пробуждал в нем тоску по невозвратной юности. Как он исстрадался еще сегодня, на теннисной площадке! Ах, эти ясноглазые юноши и девушки, растрепавшиеся от беготни по корту, небрежно одетые, что не мешало им излучать всепобеждающее очарование молодости; эти гибкие тела, залитые солнцем, - даже запах пота у них какой-то свежий и здоровый! С какой убийственной ясностью за несколько минут, проведеных там, он постиг, как принижает человека возраст! И испытал стыдное, гадливое чувство оттого, что теперь каждый день вынужден бороться с самим собою, со своим увяданием, своей неопрятностью, запахом своего стареющего тела, бороться со всеми предвестниками того окончательного распада, который уже в нем начался! И, сравнивая свою отяжелевшую поступь, одышку, какую-то вымученную бодрость с гибкостью и стремительностью сына, он рывком выдернул руку из-под его руки и, не в силах утаить зависть, воскликнул: