Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Вот почему, когда я вижу перезрелую красавицу, то сразу решаю про себя, что она или гордячка и скопидомка, либо причудница и кокетка. Возьмите, к примеру, мисс Дженни Кремень. Помнится, была она и собой недурна и приданое имела недурное, но ее старшей сестре удалось выйти за дворянина, и это замужество обрекло на девичество бедняжку Дженни. Видите ли, после такой удачи, выпавшей на долю их семейства, она считала себя не вправе обручением с купцом опозорить родню. Вот и вышло, что равных себе она отвергала, а люди знатные ее не замечали или презирали. И теперь она принуждена довольствоваться ролью гувернантки при детях своей сестры и трудиться по меньшей мере за троих служанок, не получая при этом жалованья, положенного хотя бы одной.

Мисс Выжимайлз была дочерью закладчика. Папенька сызмала внушил ей, что нет ничего на свете лучше денег, и после смерти оставил ей кой-какое состояние. Она прекрасно понимала весомость своего приданого и, не желая поступиться ни единым фартингом, решила выйти замуж за человека, равного ей богатством, а потому отказывала тем, кто, как говорится, надеялся поправить свои дела женитьбой, и стала старой и сварливой, так и не взяв в толк, что ей следовало бы поубавить спеси, памятуя, что лицо у нее бледное и рябое.

Леди Бетти Гром, наоборот, всем взяла: собой хороша, и богата, и знатна. Но ей нравилось покорять сердца, она меняла поклонников, как перчатки. Начитавшись комедий и романов, она вбила себе в голову, что человек здравомыслящий, но некрасивый, ничем не лучше дурака. Таким она отказывала, вздыхая по смазливым, ветреным, беспечным и неверным шалопаям. Отказав сотням достойных поклонников и повздыхав по сотням презирающих ее вертопрахов, она вдруг обнаружила, что всеми покинута. Теперь она вынуждена довольствоваться обществом своих тетушек и кузин, а если и пройдется порой в контрдансе, то со стулом вместо кавалера: сперва, оставя его, устремится к кушетке, а после, приблизясь, направится с ним к буфету. Всюду ее встречают с холодной вежливостью и, усадив в сторонке, забывают как старомодную мебель.

А что сказать о Софронии {2}, мудрейшей Софронии, которой с младенчества внушали любовь к древнегреческому языку и ненависть к мужчинам. Галантных кавалеров она отвергала, затем что они не были педантами, а педантов отвергала, затем что они не были галантными кавалерами. Будучи излишне разборчивой, она в любом поклоннике тотчас отыскивала недостатки, которые неумолимая строгость не давала извинять. Так отказывала она женихам, пока годы не взяли свое, и теперь, морщинистая и увядшая, она без умолку говорит о красотах ума.

Письмо XXIX

[Описание литературного клуба.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Если судить об образованности англичан по числу издающихся книг, то, возможно, ни одна страна и даже Китай, не сравнится в этом с ними. Я насчитал двадцать три книги, вышедшие из печати только за один день, а это составит восемь тысяч триста девяносто пять книг в год. Большинство их посвящено не одной какой-нибудь науке, но охватывает весь круг наук. История, политика, поэзия, математика, метафизика и натурфилософия - все сведено в одной книге, размерами не более букваря, по которому наших детей учат азбуке. Если предположить, что просвещенные англичане читают хотя бы одну восьмую того, что печатается (а я полагаю, что никто не посмеет притязать на образованность при другом условии), то в таком случае каждый ученый прочитывает здесь ежегодно тысячу книг. Из моего рассуждения ты легко можешь представить себе, какой широтой познаний должен обладать человек, проглатывающий в день по три новых книги, в каждой из которых заключено все достойное внимания, когда-либо высказанное или напечатанное.

И все-таки, к моему недоумению, англичане далеко не такой просвещенный народ, как вытекает из приведенных выше подсчетов. Людей, которые постигли все науки и искусства, здесь очень мало; то ли большинство не способно объять столь обширные знания, то ли сочинители этих книг не являются сведущими наставниками. В Китае император осведомлен о каждом ученом, притязающем на издание собственных сочинений, в Англии же автором может быть любой, кто мало-мальски умеет писать, поскольку закон разрешает англичанам не только говорить все, что им заблагорассудится, но и высказывать свою глупость, сколько им заблагорассудится.

Вчера я с удивлением спросил господина в черном, откуда берется такая уйма писателей, чтобы сочинять книги, которые одна за другой сходят с печатного станка. Поначалу я думал, что таким способом здешние учебные заведения наставляют и поучают свет. Но мой собеседник тут же заверил меня, что ученые профессора никогда ничего не пишут, а некоторые даже забыли то, что когда-то читали.