Трудно сказать, как долго оставался бы я так простодушен и безучастен ко всему, если бы не пробудился, узнав, что мой старый знакомый благоразумный болван - назначен на высокую должность. Тут я уразумел, что следую ложной стезей и что истинный путь к облегчению участи ближнего сначала добиться независимости самому. Тогда я решил любыми средствами поскорее выбраться из тюрьмы и решительно изменить мои привычки и поведение. С этого дня я надел на свой прямой, откровенный и сердечный нрав маску скрытности, осторожности и расчетливости. До могилы я буду гордиться героическим поступком, который мне случилось совершить: я не дал старому другу полкроны в час его нужды, хотя меня это нисколько бы не затруднило. Только за это меня стоит превознести до небес.
С той поры я повел бережливую жизнь, редко нуждался в обеде, а потому получал приглашение откушать в двадцати домах. Я скоро усвоил повадки завзятых скряг с тугим кошелем и незаметно снискал почтение окружающих. Соседи спрашивали у меня совета, как выдать замуж дочерей, я же всякий раз старательно уклонялся от прямого ответа. Мне подарил свою дружбу олдермен потому лишь, что в его присутствии я заметил, что тысяча фунтов без одного фартинга уже не тысяча фунтов. Меня пригласили на обед к ростовщику, потому что я притворился, будто не выношу мясной подливки; теперь я вот-вот вступлю в брак с богатой вдовушкой, которую покорил, сказав только, что хлеб вздорожает. Когда мне задают вопрос, я независимо от того, известен мне ответ или нет, многозначительно отмалчиваюсь и только улыбаюсь. Если с благотворительной целью собирают деньги, я всех обхожу со шляпой, но сам не даю ни гроша. На мольбы бедняка о помощи отвечаю, что мир кишит обманщиками, но я не попадаюсь на их удочку, потому что всегда отказываю. Одним словом, я понял, что добиться уважения малых сих можно только так: _ничего не давай, и тогда у тебя будет, что давать_ {3}.
Письмо XXVIII
[О многочисленности старых дев и холостяков в Лондоне и причинах
этого.]
Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,
первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.
Недавно в обществе моего друга, господина в черном, беседы с которым так занятны и поучительны, я, не удержавшись, упомянул, что в этом городе слишком много старых холостяков и старых дев.
- Судя по всему, браки у вас не в почете, - заметил я, - иначе нам не приходилось бы видеть эти полчища потрепанных щеголей и увядших кокеток, которые все еще пытаются подвизаться на поприще, давно для них закрытом, и ищут только веселья и развлечений. Я глубоко презираю убежденного холостяка, я вижу в нем животное, которое питается из общей кормушки, ничем не заслужив свою долю. Холостяк подобен хищнику, и закон должен применять столько же уловок и так же прибегать к силе, дабы загнать сопротивляющееся животное в ловушку, как это делают жители Индии, охотясь на носорога. Почему бы не разрешить толпе улюлюкать ему вслед, а мальчишкам - безнаказанно потешаться над ним? Общество благовоспитанных людей должно поднимать холостяка насмех, и если, перевалив за шестой десяток, он приволокнется а дамой, та по праву может плюнуть ему в лицо или - что, пожалуй, буде даже большей карой ответить на его мольбы.
Что касается старых дев, - продолжал я, - то к ним следует относиться менее сурово, ибо, полагаю, они блюдут обет безбрачия не по своей воле. Ни одна здравомыслящая женщина не согласилась бы на вторые роли при родах и крестинах, будь у нее возможность играть главную: она не заискивала бы перед невесткой, а помыкала собственным мужем, не трудилась бы над заварным кремом, а, лежа в постели, отдавала распоряжение его приготовить, и не прятала бы чувства под маской чопорной скромности, а, пользуясь правами замужней дамы, пожимала бы руку знакомым мужчинам и подмигивала в ответ на double entendre {Двусмысленность (франц.).}. Нет женщины настолько глупой, чтобы по доброй воле жить в одиночестве. Мне увядающая старая дева напоминает одну из тех граничащих с Китаем прекрасных земель, которые пропадают втуне оттого, что там никто не живет. И винить в том следует не землю, но тупость соседей, которые бесчувственны к ее красоте, хотя никто им не препятствует отправиться туда ее возделывать.
- Видно, сударь, вы весьма мало знакомы с английскими дамами, - отвечал мой приятель, - если полагаете, будто они остаются старыми девами вопреки своей воле. Осмелюсь утверждать, что вы едва ли сыщете среди них одну, которая не выслушала бы на своем веку несколько предложений и не отвергла их из тщеславия или корысти. И они не только этого не стыдятся, а при любом удобном случае похваляются своей непреклонностью {1}. Бывалый солдат не перечисляет свои раны с такой гордостью, с какой этот ветеран в юбке рассказывает о ранах, ею некогда нанесенных, а всех историй, подтверждающих былую смертоносную силу ее глаз, не переслушать и за год. Она расскажет про офицера в мундире с золотой шнуровкой, который испустил дух от одного ее сурового взгляда, да так и не пришел в себя... покуда не женился на собственной служанке; и помещика, который, получив жестокий отказ, вне себя от ярости устремился к окну и, открыв его, в отчаянии бросился... в свое кресло; не забудет она и священника, который, не встретив взаимности принял. опиум и навсегда вырвал из своей груди жало отвергнутой любви..., выспавшись как следует. Одним словом, она говорит об эти потерях с удовольствием, и, подобно некоторым негоциантам, утешается числом своих банкротств.
Читать дальше