Альва Бесси - Антиамериканцы

«Типичная для двадцатого века фигура, — подумал Лэнг. — Что-то с ним теперь? Наверное, получил богатый приход, а возможно, и повышение в сане. Такой человек может многого достичь на церковной ниве. Если подобные священнослужители не исключение, то проще простого обращать людей в христианскую веру».

«Однажды за игрой в покер святой отец чуть не вернул меня в лоно церкви, — вспомнил Лэнг, — правда, я был тогда пьян и исходил слезами от жалости к самому себе». Лэнг машинально взял телефонную книгу и не удивился, отыскав в ней Линча Фрэнсиса К., монсеньера.

Мысли Лэнга вернулись к предстоящему радиовыступлению. Ему показалось, что между ним и Шиэном есть много общего: оба они искали правду, оба отвергли марксизм, а Шиэн даже ездил в Индию, чтобы постичь сущность учения Ганди. И особенно важно, что он, истинный сын двадцатого века, мог потом написать: «Нет ничего абсурднее с англосаксонской точки зрения, чем ехать в Индию и сидеть у ног пророка. В течение многих лет я отгонял эту мысль, и если решился наконец поехать, то только потому, что больше мне некуда было идти».

Нужно обладать мужеством, чтобы в таком виде выставлять себя напоказ грубой и циничной публике и писать: «Сквозь слезы, застилающие мне глаза», или «В моем нынешнем тяжелом состоянии» и т. д.

Можно ли, нельзя ли найти в гандизме правду, мир и любовь, но Шиэн все же шел этим путем, и он, Лэнг, тоже должен найти свою дорогу — найти или погибнуть, увлекая за собой всех, кто его окружает. И уж во всяком случае правды не найти на дне бутылки, где он искал ее в течение девяти лет, — ни правды, ни мира, ни любви.

Он присел к пишущей машинке, тщетно пытаясь сосредоточиться. Ему хотелось провести параллель между своими собственными исканиями и исканиями Шиэна; и, не слишком выставляя себя напоказ, сравнить причины, заставившие Шиэна и его самого отвергнуть марксизм; потом он хотел бы сделать некоторые выводы из все разгорающейся на мировой арене борьбы («холодной войны») между марксизмом и капитализмом, в которой он тоже не видел ничего хорошего.

На низком кофейном столике Лэнг заметил журнал «Мейнстрим». В нем торчала закладка. Раскрыв журнал на заложенном месте, Лэнг обнаружил длинную поэму Дальтоца Трамбо «Исповедь». Он не мог припомнить, читал ли ее когда-нибудь раньше. Судя по обложке, журнал вышел в прошлом году. Лэнг стал бегло читать поэму. Трамбо был одним из голливудских сценаристов, обвиненных всего лишь месяц назад в оскорблении конгресса.

Чем больше вчитывался Лэнг в поэму, тем сильнее им овладевала ярость: сомнений не было, поэт имел в виду таких ренегатов, как он.

Из соседней комнаты доносилась музыка: Энн играла этюд Шопена. Лэнг остановился на строках, которые больше всего раздражали его:

А Блау? Именно так он и поступил? Ничего подобного! Он юлил и вилял, не желая, подобно Трамбо и остальным, сказать «да» или «нет». Надо будет сегодня упомянуть об этом в радиовыступлении, — решил Лэнг. — Я скажу:

«По моему мнению, откровенное и мужественное призвание Винсента Шиэна нужно рассматривать в свете обстановки, сложившейся вокруг сценаристов и режиссеров Голливуда, которые в прошлом месяце были привлечены в Вашингтоне к судебной ответственности за неуважение конгресса, но не признали себя виновными. Конечно, я не берусь оценивать поведение лиц, обвиненных в каких-либо преступлениях. Это дело наших судов, которые предоставляют любому обвиняемому, независимо от его положения, все необходимые для защиты права. Но мне кажется, что выдающиеся голливудские деятели оказали своим собратьям по искусству медвежью услугу…»

Лэнг распахнул дверь кабинета, и Энн сразу перестала играть, хотя и не обернулась. «Ага! — подумал Лэнг. — Вот кто подложил мне журнал! Мы хотим кататься как сыр в масле и в то же время разыгрывать святую!..»

Он сделал несколько шагов и остановился, уставившись на ее затылок. Он и не замечал, что шея у нее стала толще. Что ж! Хорошо живется! Он решил стоять до тех пор, пока она не повернется, — хоть час, хоть два, хоть три. Она ведь слышала, что он вошел в комнату.

— Уже кончил? — спросила Энн, по-прежнему не глядя на него.

— Еще не начинал.

— Пегги ушла?

— Я отправил ее домой.

Только теперь Энн повернулась к нему и поднялась.

— У тебя с ней роман, Фрэнк?

— Нет.