Альва Бесси - Антиамериканцы

Она взглянула на мужа с явным недоверием.

— Ты не веришь?

— Сколько у тебя было амурных делишек!

— Да, но я рассказывал тебе о них.

— До некоторых я сама должна была докапываться. Об одном ты проговорился, когда болел белой горячкой. — Лэнг промолчал. — Тебе не кажется, что ты уже достаточно помучил меня?

— Ну, прямо как в театре! — воскликнул Лэнг. — Чем же я тебя мучил?

— Своими бесконечными любовными историями. Постоянной ложью (я же вижу, что и сейчас ты лжешь). Да и мало ли еще чем!

— Это ты подсунула мне журнал?

Энн озадаченно посмотрела на него.

— Журнал?

— Поэму Дальтона Трамбо?

— Я читала ее вчера вечером, когда тебя не было дома.

— И ты, конечно, подумала: «Вот было бы хорошо, если бы он прочитал ее»?

— Она тебе понравилась?

— Не притворяйся! Ты не ответила на мой вопрос.

— А ты на мой.

— О чем?

— О Пегги.

— Я же сказал, что между нами ничего нет.

— Да, ты сказал. — Энн отвернулась. Он подошел и схватил ее за руку.

— Ты подложила журнал, чтобы я прочитал эту ерунду?

— По-твоему, это ерунда?

— Отвечай! — закричал он, сжав ее руку с такой силой, что Энн сморщилась от боли.

— Пусти меня, Фрэнк, — тихо попросила она.

В кабинете зазвонил телефон. Выпустив руку жены, Лэнг через плечо бросил:

— Я поговорю с тобой потом… Лэнг слушает, — сказал он в трубку.

Звонил тот следователь комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, который говорил с южным акцентом.

— Я хотел бы повидать вас, мистер Лэнг.

— Когда?

— Как можно скорее. Срочное дело.

— Что случилось?

— Я бы предпочел не говорить об этом по телефону, сэр.

— Я готовлюсь к выступлению по радио сегодня вечером. Нельзя ли подождать?

— До завтрашнего утра?

— Прекрасно. Вы придете ко мне?

— Если вам удобно, сэр.

— В одиннадцать часов, — сказал Лэнг и не стал ждать, пока на другом конце провода ответят «спасибо».

Он возвратился в гостиную, но Энн там уже не было. Лэнг заглянул в ее спальню. Гардероб был раскрыт, и в нем не оказалось ее любимого мехового жакета.

«Стерва! — подумал он. — Хочет кататься как сыр в масле и в то же время корчит из себя святую».

Бен взял выходной день в редакции «Дейли уоркер». Работы было немного, и ему захотелось спокойно все обдумать. Прошел месяц с того дня, когда коллега Сэма Табачника позвонил из Вашингтона и сообщил, что палата представителей обвинила Бена в оскорблении конгресса и передала стенограмму его показаний перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности в министерство юстиции. (Ни одна газета не обмолвилась об этом ни словом, но адвокат наткнулся на соответствующее сообщение в «Конгрешнл рекорд», вестнике конгресса США, и переслал его текст Сэму).

Посовещавшись, Бен и Сэм пришли к выводу, что Бен будет обвинен в оскорблении конгресса. Адвокат посоветовал ему готовиться к суду. Бен уведомил о случившемся свою партийную организацию и Организацию ветеранов батальона имени Авраама Линкольна. Было бы неплохо, решил Сэм, если бы Блау припомнил все детали своей биографии. Возможно, он найдет в ней что-нибудь такое, что можно будет с успехом использовать, если дело дойдет до суда; никогда ведь не предугадаешь, каких свидетелей могут раскопать правительственные органы.

Сидя у себя в комнате, Бен изучал стенограмму своих показаний и делал заметки для автобиографии. Это было не только скучно, но и трудно, потому что мысли то и дело уводили его в сторону, и он принимался вспоминать эпизоды, далекие от того, на чем он должен был сейчас сосредоточиться. Может, прав был школьный преподаватель психологии, когда утверждал, что никто не может логично мыслить больше двадцати секунд подряд!

Хорошо хоть, что он не имел судимости. «А все же прескучный я человек, — решил Бен. — Мне тоскливо даже с самим собой!»

Впервые он столкнулся с представителями закона в 1935 году, когда освещал итальянские забастовки рабочих государственного управления промышленно-строительных работ, добивавшихся повышения заработной платы. В тот момент, когда полицейские пытались разогнать рабочих, он находился в конторе одной из строек. Бен заявил, что он репортер, и его немедленно отпустили.

Потом Бен вспомнил собрание партийной организации в начале января, когда обсуждался его вызов в комиссию по расследованию антиамериканской деятельности. Он подробно рассказал о своих показаниях перед комиссией, а товарищи ознакомились со стенограммой допроса. Потом собрание обсудило его поведение перед комиссией. Коммунисты отзывались о Бене с большим уважением, но в то же время довольно остро критиковали его. Бена сейчас забавляла и вместе с тем приводила в смущение та страстность, с которой он тогда защищался. Участники собрания пришли к общему мнению, что Бен, не считаясь с предостережениями адвоката, позволил спровоцировать себя. Показывая свое моральное превосходство над беспринципными и политически невежественными членами комиссии, утверждали его товарищи, он попался в специально расставленную для него ловушку.