Шарлотта Бронте - Учитель

– Бесспорно, мадемуазель, – ответил я. – С вашим мнением нельзя не согласиться. – И, опасаясь, что тирада возобновится, я поспешил уйти.

Примерно через пару недель после описанного случая я увидел в журнале пробел в строке, где значилась фамилия мадемуазель Анри, обычно регулярно посещавшей уроки. Первые день-два я гадал, чем вызвано ее отсутствие, но о причинах не справлялся; я думал, что какого-нибудь случайно оброненного слова мне хватит, чтобы все выяснить, и при этом не заводить расспросы, рискуя вызвать дурацкие ухмылки и многозначительные шепотки. Но когда прошла неделя, место за партой возле двери продолжало пустовать и никто в классе ни словом не упомянул о причинах этого явления – напротив, все упорно делали вид, будто ничего не произошло, – я решил coûte que coûte [85]сломать лед этой нелепой скрытности. Своей осведомительницей я избрал Сильвию, зная, что получу от нее разумный ответ без всякого хихиканья, ужимок и обилия прочих глупостей.

– Où donc est mademoiselle Henri? – спросил я однажды, возвращая Сильвии тетрадь.

– Elle est partie, monsieur.

– Partie! Et pour combien de temps? Quand reviendra-t-elle?

– Elle est partie pour toujours, monsieur; elle ne reviendra plus.

Я невольно ахнул и после паузы спросил:

– En ètes-vous bien sùre, Sylvie?

– Oui, oui, monsieur, mademoiselle la directrice nous l’s dit elle-même il y a deux ou trois jours [86].

Продолжить расспросы не удалось: ни время, ни место, ни обстоятельства этому не способствовали. Я не смог ни выразить свое отношение к сказанному, ни потребовать подробностей. Вопрос о том, был отъезд наставницы добровольным или нет, уже вертелся у меня на языке, но я не задал его: слишком много слушателей было вокруг. Час спустя, проходя по коридору мимо Сильвии, надевающей капор, я остановился и спросил:

– Сильвия, вы не знаете адреса мадемуазель Анри? У меня остались ее книги, – словно невзначай, добавил я, – надо бы их переслать.

– Не знаю, месье, – ответила Сильвия. – Но может быть, знает привратница Розалия?

Комната Розалии находилась рядом, я вошел и повторил вопрос. Бойкая гризетка Розалия отвлеклась от своей работы и улыбнулась многозначительно, именно той улыбкой, которую я остерегался вызвать. Ответ она приготовила заранее: нет, адреса мадемуазель Анри она не знает и никогда не знала. С досадой отвернувшись – ибо я знал, что она лжет и что за эту ложь ей заплатили, – я чуть не сшиб даму, стоявшую у меня за спиной: это была директриса. От моего резкого движения она была вынуждена отступить на два-три шага. Пришлось извиниться, что я и сделал скорее лаконично, чем учтиво. Слежка никому не по душе, а я в тот момент был настолько раздражен, что вид мадемуазель Ретер буквально взбесил меня. Обернувшись, я застал у нее на лице жесткое, мрачное и пытливое выражение; ее взгляд был устремлен на меня с почти жадным любопытством. Но едва я успел заметить все это, как она переменилась в лице: кроткая улыбка осветила его, мое резкое извинение было добродушно принято.

– О, пустяки, месье, вы только задели локтем мою прическу; это не страшно, просто теперь она в небольшом беспорядке. – Она откинула волосы назад и пропустила их между пальцами, разделяя на струящиеся локоны, потом с живостью продолжала: – Розалия, я пришла сказать, чтобы вы поскорее закрыли окна в гостиной – ветер усиливается, кисейные занавески быстро запылятся.

Розалия ушла.

«Э-э, нет, – подумал я, – напрасно мадемуазель Ретер надеется, что хитро выдуманный предлог оправдает ее недостойное подслушивание: даже кисейные занавески, о которых она вспомнила, не так прозрачны, как этот предлог». Меня так и подмывало откинуть это жалкое прикрытие и смело ответить на уловку директрисы словами истины. «По скользкой дороге подковы с шипами ступают тверже», – напомнил я себе и начал:

– Мадемуазель Анри в вашей школе больше не служит – полагаю, ее уволили?

– О, я как раз хотела поговорить об этом с вами, месье, – отозвалась директриса с самым естественным и любезным видом, – но здесь нам наверняка помешают; не хотите ли выйти на минутку в сад?

И, не дождавшись моего ответа, она шагнула в сад через распахнутые застекленные двери.

– Вот так, – произнесла она, когда мы достигли середины аллеи и очутились среди тенистых деревьев и кустов, во всей летней красе заслоняющих дом и обеспечивающих уединение даже на этом клочке земли в самом центре столицы. – Вот так! Как свободно и спокойно чувствуешь себя, когда вокруг только грушевые деревья и розовые кусты! Полагаю, и вы, месье, подобно мне, порой устаете от вечной суеты вокруг, от того, что повсюду чужие глаза, лица, в ушах чужие голоса. Признаться, я часто мечтаю о возможности провести целый месяц за городом, на какой-нибудь маленькой ферме, bien gentille, bien propre, tout entouree de champs et de bois; quelle vie charmante que le vie champêtre! N’est-ce pas, monsieur?