Шарлотта Бронте - Учитель

На протяжении почти всей этой тирады я держал руку на засове входной двери, теперь же отпер ее.

– Au revoir, mademoiselle, – попрощался я и сбежал, заметив, что красноречие директрисы еще не иссякло.

Она смотрела мне вслед и явно была бы не прочь удерживать меня как можно дольше. Ко мне она переменилась с тех пор, как я начал проявлять к ней жесткость и равнодушие: она чуть ли не заискивала передо мной, постоянно искала моего одобрения, досаждала бесчисленными знаками внимания. Подобострастие порождает деспотизм. Вместо того чтобы смягчить мое сердце, это рабское поклонение лишь тешило в нем взыскательность и строгость. Я превращался в каменного истукана, когда директриса кружила вокруг меня, ее лесть вызывала у меня презрение, увещевания усиливали мою сдержанность. Временами я гадал, ради чего она тратит на меня столько сил, если более выгодный Пеле уже попал в ее сети и ей известно, что я раскрыл ее тайну, ибо я не преминул открыто заявить об этом. Дело в том, что ей было свойственно сомневаться в существовании таких достоинств, как скромность, привязанность, бескорыстие, недооценивать их, считать слабыми местами и недостатками характера и соответственно ценить гордыню, жесткость, непреклонность как признаки силы. Она была способна растоптать смирение и преклониться перед надменностью, презрительно отнестись к чуткости и неустанно увиваться вокруг того, кто продемонстрирует черствость. К доброжелательности, преданности, воодушевлению она относилась неприязненно, предпочитая им лицемерие и своекорыстие, которые превозносила как подлинную мудрость, к нравственному и физическому упадку, умственным и телесным изъянам она была снисходительна – они прекрасно оттеняли ее собственные достоинства. Насилию, несправедливости, тирании уступала – они естественным образом повелевали ею, она не питала склонности ненавидеть их и не проявляла стремления им сопротивляться; негодования они в ней не пробуждали. В результате лживые и эгоистичные считали ее мудрой, испорченные и пошлые – милосердной, наглые и нечестные – дружелюбной, а честные и великодушные поначалу верили ей и принимали за свою, но вскоре позолота притворства облетала, под ней проступало истинное лицо, и тогда ее отвергали за фальшь.

Следующие две недели я часто наблюдал за Френсис Эванс Анри и успел составить более определенное мнение о ней. Я заметил в ее характере по меньшей мере два поразительно развитых качества, а именно упорство и чувство долга, и убедился, что она умеет прилежно учиться, не считаясь с трудностями.

Поначалу я предлагал ей такую же помощь, в которой, как уже убедился, неизменно нуждались другие, развязывал для нее каждый запутанный узел, но вскоре выяснил, что моя новая ученица считает ее унизительной и отвергает с горделивым нетерпением. После этого я принялся задавать ей большие уроки и предоставлять возможность в одиночку сражаться с трудностями, которые в них могли встретиться. Она взялась за дело со всей серьезностью и рвением, быстро справилась с одним заданием и сразу же потребовала следующее.

Довольно об упорстве, а что касается чувства долга, то его проявление было таким: она любила учиться, но не учить; ее собственные успехи в учебе зависели только от нее, и я видел, что на себя она может с уверенностью положиться; ее учительские успехи в значительной мере зависели от воли других людей, и мучительнее всего ей было вступать в противоречие с этой чужой и чуждой волей, сознавать необходимость подчинять ее своей, так как во всем, что касалось влияния на окружающих, она руководствовалась множеством строгих принципов. Ее воля была неумолимо строга, когда дело касалось только ее самой, она в любой момент обуздывала этой строгостью всякую свою наклонность, если та шла вразрез с ее убеждениями, но когда требовалось бороться с наклонностями, привычками, недостатками других людей, особенно детей, глухих к доводам рассудка и чаще всего равнодушных к силе убеждения, ее воля порой отказывалась действовать, и тогда заупрямившуюся волю побуждало к действиям чувство долга. Последствием нередко становилась напрасная трата сил; Френсис трудилась вместе с ученицами, а иногда и вместо них, как каторжная, но едва ли ее старания вознаграждались послушанием со стороны учениц: они видели, что имеют власть над Френсис, понимали, что, сопротивляясь тягостным для нее попыткам уговорить, убедить, обуздать и вынуждая ее действовать силой, причиняют ей невыносимые страдания. Люди, а дети особенно, редко отказывают себе в удовольствии проявить власть, если им кажется, что они ею обладают, даже если эта власть заключается только в способности делать других несчастными; ученик, восприятие которого отличается меньшей остротой, чем у наставника, с нервами обычно покрепче и большими физическими силами имеет огромное преимущество перед наставником и, как правило, неутомимо этим пользуется, потому что очень юные, здоровые и беспечные не умеют ни сочувствовать, ни щадить. Боюсь, Френсис немало выстрадала, ее словно угнетало непосильное бремя; как я уже говорил, при пансионе она не жила, поэтому мне неизвестно, оставалась ли в домашней обстановке она такой же озабоченной, неулыбчивой, печальной и сдержанной, как под крышей заведения мадемуазель Ретер.