Шарлотта Бронте - Учитель

Все это прозвучало так отчетливо, как только могут сказать честные блестящие глаза, но блеск этих глаз, сияние лица тут же угасли; прекрасно зная свои способности, она сознавала и досадные недостатки, и воспоминания о них, забытые на долю секунды, теперь нахлынули с внезапной силой, сразу подавив излишне яркие проявления, связанные у Френсис с осознанием своей силы. Эта перемена чувств была настолько стремительной, что я не успел умерить ее триумф упреком: прежде чем я нахмурился, Френсис уже посерьезнела, ее лицо стало почти скорбным.

– Благодарю вас, сэр, – произнесла она и встала. Признательность чувствовалась и в ее голосе, и во взгляде, которым он сопровождался.

Беседу и впрямь пора было заканчивать. Оглядевшись, я обнаружил, что приходящие ученицы уже разошлись, а пансионерки столпились неподалеку от моего стола и глазеют на нас, разинув рты; три классные дамы перешептывались в углу, а сбоку от меня, чуть ли не под локтем, устроилась на низком стуле директриса, невозмутимо подравнивающая кисточки готового кошелька.

Дерзко использованная мной возможность побеседовать с мадемуазель Анри оправдала себя, однако не вполне: я намеревался выяснить, откуда у нее два английских имени – Френсис и Эванс в сочетании с французской фамилией и, кроме того, как она приобрела такой отличный выговор. Но забыл и о том, и о другом, точнее, наш разговор получился столь кратким, что мне не хватило времени на расспросы; мало того, я лишь отчасти проверил, как она говорит по-английски, добившись от нее на этом языке лишь двух фраз – «да» и «благодарю вас, сэр».

«Ничего, – думал я. – В другой раз завершу то, что начал сегодня».

И я сдержал это обещание, данное самому себе.

При таком количестве учениц переброситься даже несколькими словами с одной из них непросто, но, как гласит давняя поговорка, было бы желание, найдется и возможность, и я вновь и вновь умудрялся находить возможность поговорить с мадемуазель Анри, хотя каждая такая попытка вызывала у остальных завистливые взгляды и злобный шепот.

– Тетрадь мне! – так я обычно начинал наши краткие диалоги, как правило, в конце урока; жестом приказав мадемуазель Анри подняться, я занимал ее место, предоставив ей право почтительно стоять рядом, ибо считал мудрым и правильным в данном случае требовать строгого соблюдения этикета, принятого в общении наставника и ученика, в значительной мере потому, что я заметил: чем строже и авторитетнее веду себя я, тем более покладистой и выдержанной становится она – безусловно, странное противоречие результатам, обычным в таких случаях; тем не менее так и обстояло дело. – Карандаш, – потребовал я и протянул руку, не глядя на мадемуазель Анри. (Сейчас я вкратце расскажу о первом из наших разговоров.) Она подала мне карандаш, и я, подчеркивая грамматические ошибки в ее упражнении, осведомился: – Вы ведь родом не из Бельгии?

– Да.

– И не из Франции?

– Да.

– Где же вы родились?

– В Женеве.

– Полагаю, вы не считаете имена «Френсис» и «Эванс» швейцарскими?

– Нет, сэр, они английские.

– Вот именно. У женевцев есть обычай давать детям английские имена?

– Non, monsieur, mais…

– По-английски, будьте любезны.

– Mais…

– По-английски.

– Но… (медленно и смущенно) мои родители не два женевца…

– Лучше сказать «оба», мадемуазель.

– Не оба родом из Швейцарии: моя мать была англичанкой.

– А-а! Из английского рода?

– Да, все ее предки были англичанами.

– А ваш отец?

– Он был швейцарцем.

– И все? Чем он занимался?

– Был духовным лицом… пастором приходской церкви.

– Если ваша мать англичанка, почему же вы не говорите по-английски свободно?

– Maman est morte, il y a dix ans [77].

– И в память о ней вы решили забыть ее родной язык? Сделайте одолжение, на время нашего разговора выбросьте из головы французский и говорите только по-английски.

– C’est si difficile, monsieur, quand on n’en a plus l’habitude [78].

– Но раньше, полагаю, у вас была эта habitude? Отвечайте на языке вашей матери.

– Да, сэр, в детстве я говорила по-английски чаще, чем по-французски.

– Почему же теперь не говорите?

– Потому что у меня нет друзей-англичан.

– Вы ведь живете с отцом?

– Отец умер.

– У вас есть братья и сестры?

– Никого.

– Вы живете одна?

– Нет, у меня есть тетя, ma tante Julienne.

– Сестра вашего отца?

– Justement, monsieur.

– Разве это по-английски?

– Нет, но я забыла…

– И будь вы ребенком, мадемуазель, я непременно наказал бы вас за это, но в вашем возрасте – вам ведь двадцать два или двадцать три?