Шарлотта Бронте - Учитель

– Pas encore, monsieur, – en un mois j’aurai dix-neuf ans [79].

– Девятнадцать – возраст, по достижении которого тяга к самосовершенствованию должна быть достаточно сильна, чтобы наставник не напоминал вам дважды о том, что надо практиковаться в английском всякий раз, как только представится случай.

На эту здравую речь мне не ответили, а когда я поднял голову, то увидел, что моя ученица улыбается самой себе многозначительно, но невесело, словно желая сказать: «Он сам не понимает, что говорит», и смысл этой улыбки был настолько ясным, что я решил разобраться в вопросе, на мою неосведомленность в котором она безмолвно указывала.

– Так вы намерены совершенствоваться?

– Разумеется.

– Чем вы это докажете, мадемуазель?

Этот странный, слишком прямо заданный вопрос вызвал вторую улыбку.

– Ну как же, месье, неужели я небрежна и невнимательна? Я старательно выполняю задания…

– Это под силу и ребенку! И больше ничего?

– Что еще я могу?

– Немногое, конечно, но вы же, насколько я понимаю, не только ученица, но и наставница?

– Да.

– Вы учите чинить кружева?

– Да.

– Нудное, отупляющее занятие! Оно вам нравится?

– Нет… слишком однообразное.

– Почему же вы не бросите его? Почему не возьметесь за преподавание истории, географии, грамматики, даже арифметики?

– Вы считаете, что я сама так хорошо знаю эти предметы?

– К вашему возрасту их полагается знать.

– Но я никогда не училась в школе, месье.

– Вот как? Что же ваши друзья, ваша тетушка? Если это ее вина, то она весьма велика.

– Нет, месье, тетя хорошая, ее не в чем винить, она делает что может: приючивает и выкармливает меня (я передаю слова мадемуазель Анри дословно, именно так, как она перевела их с французского). Она небогата, у нее всего тысяча двести франков годовой ренты, отправить меня учиться ей было не по карману.

«Пожалуй», – мысленно согласился я, услышав это, но вслух продолжал тем же безапелляционным тоном:

– Плачевно, что вас воспитали, не дав никакого представления о самых обычных областях знания; будь вы сведущи в истории и грамматике, вам не пришлось бы канителиться с кружевом, и вы мало-помалу сумели бы возвыситься.

– Так я и намерена поступить.

– Как? Располагая лишь познаниями в английском? Этого мало, никакой респектабельной семье не нужна гувернантка, запас знаний которой – знакомство с единственным иностранным языком.

– Месье, у меня есть и другие знания.

– Да, конечно, вы умеете обращаться с цветной шерстью, вышивать воротнички и платочки, только от этого вам будет мало проку.

Мадемуазель Анри хотела что-то возразить, но спохватилась, видно, считая свое участие в этом разговоре достаточным, и промолчала.

– Отвечайте! – нетерпеливо велел я. – Не выношу показного согласия там, где на самом деле его и в помине нет, а вас так и тянет возразить.

– Месье, я брала много уроков грамматики, истории, географии и арифметики и прошла полный курс каждого из этих предметов.

– Браво! Но каким же образом, если тетушка не могла позволить себе оплачивать вашу учебу?

– Благодаря починке кружев – тому самому занятию, которое вы так презираете.

– В самом деле? А теперь, мадемуазель, ради практики объясните мне по-английски, как эти средства дали подобный результат.

– Месье, вскоре после приезда в Брюссель я уговорила тетушку научить меня чинить кружево: я знала, что этому métier, ремеслу, легко научиться – стало быть, вскоре я смогу хоть что-то зарабатывать. Я научилась за несколько дней и быстро нашла работу, ведь у всех брюссельских дам есть старинные, очень ценные кружева, которые приходится чинить после каждой стирки. Зарабатывая понемногу, я отдавала эти деньги за уроки, о которых уже говорила, часть денег тратила на книги, в основном английские; вскоре я смогу хорошо говорить и писать по-английски, тогда попытаюсь подыскать место гувернантки или школьной учительницы, но это будет непросто: те, кто знает, что я чинила кружева, будут презирать меня, как презирают здешние ученицы. Pourtant j’ai mon projet [80], – добавила она, понизив голос.

– Какой?

– Уехать в Англию и там преподавать французский.

Она произнесла это с жаром, а слово «Англия» прозвучало так, как, вероятно, звучало «Ханаан» из уст израильтян во времена Моисея.

– Вы хотите увидеть Англию?

– Да, такова моя цель.

В этот момент голос директрисы прервал нас:

– Mademoiselle Henri, je crois qu’il va pleuvoir; vous feriez bien, ma bonne amie, de retourner chez vous tout de suite [81].

Молча, не поблагодарив директрису за столь услужливое предупреждение, мадемуазель Анри собрала книги, почтительно кивнула мне, попыталась кивнуть и своей начальнице, но тщетно – голова словно отказалась склоняться, повинуясь ей, – и ушла.