Шарлотта Бронте - Учитель

К тому времени я успел возненавидеть уроки чтения: невыносимо слушать, как коверкают мой родной язык, никакими примерами или пояснениями мне не удавалось хоть немного смягчить чудовищный акцент моих учениц. В тот день, как обычно, ученицы пришепетывали, заикались, мямлили и лепетали каждая на свой лад; вытерпев эти мучения от пятнадцати, я обреченно ждал, когда меня начнет терзать шестнадцатая, как вдруг услышал звучный, хоть и негромкий голос, который прочел на чистом, правильном английском:

– «По дороге в Перт король повстречал женщину из Нагорья, которая назвалась прорицательницей. Встав возле лодки, на которой король намеревался переправиться на северный берег, она крикнула что было мочи: «Господин мой король, если вы поплывете этой водой, то уже никогда не вернетесь сюда живым!» (Из «Истории Шотландии» [74].)

В изумлении я вскинул голову: это был голос Альбиона, его чистый, мелодичный выговор, ему недоставало лишь твердости и уверенности, чтобы принадлежать любой благовоспитанной леди из Эссекса или Миддлсекса, между тем чтицей была не кто иная, как мадемуазель Анри, – судя по серьезному, сосредоточенному лицу, не понимавшая, что совершила чуть ли не подвиг. Не удивился никто, кроме меня. Мадемуазель Ретер прилежно вязала, но я заметил, что она, дослушав абзац до конца, удостоила меня взглядом искоса: оценить, насколько хорошо читает наставница, она не могла, но заметила, что ее выговор отличается от произношения остальных учениц, и хотела понять, какого я о нем мнения; я же как ни в чем не бывало велел продолжать следующей подопечной.

В суматохе после окончания урока я подошел к мадемуазель Анри; она стояла у окна и попятилась, заметив мое приближение, – вероятно, решила, что я тоже хочу выглянуть наружу, словно и представить не могла, что я заговорю с ней. Я забрал у нее тетрадь и, листая ее, спросил:

– Прежде вы уже учились английскому?

– Нет, сэр.

– Нет? Но вы хорошо читаете на нем. Вы бывали в Англии?

– О нет! – с жаром воскликнула она.

– Среди ваших знакомых есть английские семьи?

Она вновь ответила отрицательно, а я, задержав взгляд на обложке тетради, прочел: «Френсис Эванс Анри».

– Это ваше имя?

– Да, сэр.

Продолжить расспросы не удалось: послышался легкий шорох, и у меня за спиной возникла директриса, старательно делавшая вид, будто осматривает парты.

– Мадемуазель, – обратилась она к наставнице, – сделайте одолжение, побудьте в коридоре, пока не оденутся юные леди, и попытайтесь поддерживать хоть какое-то подобие порядка.

Мадемуазель Анри подчинилась.

– Дивная погода! – жизнерадостно заметила директриса, выглядывая в окно. Я согласился с ней и уже отходил, но она продолжала, следуя за мной: – Как вам новая ученица? Она способна к изучению английского?

– Право, не могу судить. Выговор у нее замечательный, а составить мнение о том, насколько хорошо она знает язык, мне пока не представилось случая.

– А ее природные способности, месье? На этот счет я опасаюсь; не могли бы вы успокоить меня, сказать, что они не ниже средних?

– Не вижу причин сомневаться в них, мадемуазель, но я, в сущности, едва знаком с мадемуазель Анри и не успел понять, насколько она способна к обучению. Приятного вам дня.

Но она по-прежнему шла за мной.

– Постарайтесь выяснить, месье, и расскажите мне, так как вам я доверяю гораздо больше, чем себе: женщинам не под силу подобные суждения, и вы, месье, простите меня за назойливость, но я, разумеется, не могу остаться равнодушной к судьбе бедной девушки (pauvre petite! [75]). Родных у нее, в сущности, нет, она может полагаться лишь на собственные старания, ее единственное состояние – то, что она зарабатывает; когда-то и я была в таком же или в подобном положении, и, естественно, я симпатизирую ей и расстраиваюсь, когда вижу, с каким трудом она справляется с ученицами. Безусловно, она делает все, что в ее силах, ее намерения не внушают сомнения, но тактичности и твердости ей недостает. Я заводила с ней разговор об этом, но не сумела подобрать нужных слов и потому, вероятно, выразилась неясно; словом, она так и не поняла меня. Не могли бы вы время от времени, когда представится случай, давать ей уместные советы? К мужчинам женщины чаще прислушиваются, они умеют рассуждать логичнее, чем мы, а вы, месье, наделены особым талантом добиваться послушания; ваш совет непременно поможет бедняжке, и даже если она обижается или упрямится (надеюсь, что это предположение ошибочно), вас она хотя бы выслушает, ибо я со своей стороны могу признаться, что посещение всех ваших уроков и наблюдение ваших методов усмирения учениц принесли мне немалую пользу. Другие учителя постоянно доставляют мне беспокойство, им не удается пробудить в ученицах уважение и обуздать легкомыслие, свойственное юности, но вам, месье, я почти всецело доверяю, так что попытайтесь наставить бедное дитя на путь руководства нашими ветреными и пылкими брабантками. И еще одно, месье: не бередите ее самолюбие, проявите осторожность, чтобы не ранить его. Вынуждена признаться, что она непростительно, пожалуй, даже абсурдно ранима. Боюсь, однажды я невольно задела больную тему, и моей собеседнице до сих пор не удается забыть об этом.