Сахиб Джамал - Черные розы

— Ну, говорите скорей, отец, говорите, что «если бы»? Хотите сказать, если бы Надир был бы ханом и имел бы десяток слуг?

— Нет… нет, не это! — сделал над собой отчаянное усилие Саид. — Если бы ты не лишена была света дня, дочь моя… Я не могу глядеть, как ты будешь бедствовать с детьми на руках. Не думай, что мне нужны от него богатые подарки или выкупы. Мне ничего не надо… И я не собираюсь продавать тебя хану. В душе, которую покупают за золото, землю или отдают за подарки, не бывает человеческого чувства. Она полна холода и смертельной тоски! — Он порывисто обнял дочь за плечи и продолжал, словно про себя: — Да, Наджиб-саиб прав, такую любовь ни за какие драгоценности не приобретешь, она рождается у человека по велению сердца. Но… — спохватившись, что проговорился, он снова взял себя в руки. — Но я не смогу благословить твой брак с этим одержимым. Ты слепа, и ни один врач не в силах изменить того, что предопределено волей аллаха… — Саид тяжело вздохнул и растерянно развел руками.

Единственным утешением для него было только то, что, поговорив с дочерью, он очистил свою душу перед аллахом.

А дочь, подняв к небу свои невидящие глаза, молилась:

— Дай мне возможность увидеть белый свет, свет солнца и луны, зелень садов и краски цветов! Неужели ты так беспомощен и не можешь облегчить мои страдания? Зачем же тогда люди пять раз в день молятся тебе?

Беседа учителя с отцом зажгла в ней веру в силу образованного человека. «Нет, Наджиб-саид должен быть прав. Он все знает, все понимает, он учитель», — думала она.

Амаль было пятнадцать лет, когда она во время сбора урожая тутовых ягод сорвалась с дерева и ударилась головой о землю.

День ото дня она видела все хуже и хуже и, наконец, совсем потеряла зрение. Никто не знал, как помочь бедной девушке. Деревенские знахарки лечили ее травами, молитвами и заклинаниями. Саид то молился у могилы святого Хазрата, то сидел у постели больной дочери и просил у неба милости. Он отрывал от себя последний грош на жертвоприношения, кормил голодных, а сам голодал, смазывал глаза дочери святой глиной. Он купил ее у муллы Башира, вернувшегося из Мекки. Но судьба оставалась жестокой, и никто не смог облегчить участь Амаль.

С тех пор прошло пять лет. Девушка свыклась с мыслью, что, видимо, так угодно всевышнему… Он один определяет судьбу людей. Оставалось только терпеть и смириться с тьмой.

— Может быть, — утешал дочь Саид, — взамен твоим мукам и страданиям в этом мире ты получишь радость и просветление на том свете.

После появления Надира Амаль не желала больше ждать счастья на том свете. Молодое сердце, полное сил, стремилось к солнцу и свету, к свободе и счастью.

Кромешная тьма и тишина вокруг. Где-то раздается плач шакалов. Ветер изредка залетает в хибарку, поднимает густую пыль с черных, закопченных стен и, понатешившись с горящей лампой, опять через отверстие в крыше улетает в ночной простор. Посреди лачуги на мангале [12] Мангал — жаровня, в которой разжигают уголь. ярко пылает древесный уголь. У огня, на мягком маленьком матрасике, скрестив ноги, сидит старуха с худым лицом и черными блестящими зубами [13] Многие пожилые афганки, живущие в горах, покрывают зубы черным составом, чтобы сохранить их. . Она слушает Биби, время от времени отрывает взгляд от огня и задумчиво смотрит на Надира. Губы ее что-то беспрерывно шепчут.

Терпеливо выслушав Биби, колдунья недовольно пробубнила:

— Все вы равны, что бедные, что богатые. Только в беде и находите ко мне тропинку. — И, воздев руки кверху, проговорила: — Аллах, ты милостив ко мне! — повернулась к Биби, заговорила с укором: — Зачем ты привела своего сына насильно? Он не верит в силу моего духа?

Биби страдальчески взглянула на Надира.

— О раба божья, — заторопилась она, — он еще ребенок. С детства вырос без страха перед дивами. Не боится ни ночи, ни могильных камней. Да я и сама не думала, что когда-нибудь постучусь в вашу дверь.

— В том-то и несчастье, что твой парень не знает страха ни перед дивами, ни перед ангелом смерти, — с раздражением заскрипела колдунья и поднесла костлявую с длинными ногтями руку прямо к лицу Надира. — А знаешь ли ты, храбрый заяц, что дочь хана помышляет задушить тебя в своих объятьях? — Биби встрепенулась. Заметив это, колдунья еще больше подбавила страху. — Она щедро вознаградила меня за то, чтобы я приворожила тебя.

По лицу Надира скользнула еле уловимая улыбка.