Валентина Немова - Изъято при обыске

Итак, промолчать, молчать и впредь — значит, стать хуже тех учителей, по вине которых я была так наивна, которых не уважаю. А это значит — возненавидеть себя. А можно ли жить, себя ненавидя? Нет. Остается одно — сказать все, что я думаю, что раньше говорила своим ученикам. В памяти всплывали уроки, когда ученики, слушая меня, или замирали, или поднимались волнами с мест. Но тогда, в 56 году, кипел весь город, вся страна. И мой класс, хоть он и был самым бурным, остался незамеченным, а я ненаказанной, даже оправданной.

Теперь же, в 57 г., когда волнение народа не только стихло, но и сковалось льдом, закипеть — значит быть почти уничтоженной, ничего не достигнув. Это тоже ни к чему. Остается одно — уйти их школы. Уйти туда, где не надо ничего говорить, где не надо по долгу службы обнаруживать свои убеждения, а следовательно, не надо лицемерить, заниматься словоблудием. Да, да, обязательно уйти.

Я сделала еще одну отчаянную попытку перейти в библиотеку, но снова безрезультатно.

И этот день настал.

Я чувствовала себя, конечно, не особенно хорошо. Чуть-чуть поташнивало и кружилась голова. Хоть я себя и уверяла, что свои мысли можно выражать не так "в лоб", как я делала это раньше, более сдержанно, все-таки было страшновато откровенничать в классах, которые я плохо знала…

Первый урок был в 10-А. С ним я не особенно ладила. Парни этого класса, как и вообще мальчики в старших классах общеобразовательных школ, развязны, ленивы. Они сформировались физически. Крепкие их мускулы куда активнее ума, просят упражнений, работы. И вот эти молодцы учением в дневной школе обречены почти на абсолютное физическое бездействие.

Шесть часов сидят на уроках. Затем еще дома надо сидеть — учить уроки. Поэтому усадить их как следует и усмирить почти невозможно. И я с ними до этого дня частенько "воевала". Однажды даже прекратила урок и 15 минут заставила сидеть ничего не делая. Это было на позапрошлом уроке.

И вот я пришла с кипой сочинений. Один вид их тетрадей привел ребят в безудержное движение. Но я на это не обратила внимания. Ни один класс не усидит на месте, глядя на свои "труды" в руках учителя. Так дети не могут быть спокойными, когда видят свои игрушки в чужих руках.

Кричат:

— Раздайте! Скорее!

Но я — внешне равнодушно, с внутренним страшком — сказала:

— Я буду вести урок так, как наметила. А теперь слушайте.

Сочинения вы написали плохо. Уже одно то, что из 27 работ 8 двоек, доказывает мои слова. Но учтите, что я ставила оценки только за грамотность, не беря во внимание то, как раскрыта тема. Если б я оценивала и содержание работ, двоек пришлось бы поставить куда больше.

— У-У-У! — отозвался класс.

Я продолжила:

— По содержанию ваши работы — избитые, стертые штампы. Первый их недостаток в том, что в них вы оперируете не жизненными наблюдениями, а лишь тем, что вычитали из книг и газет.

— У-У-У!

— А поэтому получилось, что во всех тетрадях — одно и то же: Зоя Космодемьянская, Олег Кошевой, Александр Матросов…

— А разве они не совершили подвиг?! — выкрикнул кто-то очень громко.

— Да, конечно, разве они не совершили подвиг?! — подхватило несколько голосов, и весь класс заходил ходуном.

Я входила уже в азарт, какой обычно охватывает меня за шахматной доской в турнире, когда противник, которому пора сдаваться, заявляет, что у него выигрышная позиция:

— Да! Они совершили подвиг! Но до каких пор мы будем прятаться за героев войны?!

— А мы писали и о героях мирного времени…

— Да, правда, писали. Все вы очень старались меня убедить, что и в мирное время можно совершить подвиг. Почти каждая работа меня уверяла: не только в военные годы, но и в мирные дни есть место подвигам. Я уже поверила, согласилась: " Да, да, вы правы". Но следующий автор, как будто делая великое открытие, опять уговаривал меня:

— Слушайте, Юлия Тарасовна, в мирные дни тоже…

Ехидство этого замечания развеселило класс, и ребята уже более дружелюбно слушали, что я говорила дальше:

— Это предложение вам было нужно, чтобы механически связать две части сочинения: о войне и о мире. Вы не смогли найти логической связи и прибегли к этой грубой "веревке". И потом начинали: целина, стройка — чем не подвиг?

— У!У!У! Конечно! — опять гудит класс.

— Я вам сейчас полистаю одно типичное ваше сочинение.

На фоне гула, повысив голос, чтобы они себе на зло все расслышали, быстро читаю:

— Наша страна…

— Мы, советские люди…

— Перед нами открыты все пути…