Валентина Немова - Лишний вес

Разобравшись окончательно в том, что представляет собой как личность этот писатель, я ужаснулась, представив себе, как повлиял бы он на меня, если бы я продолжала с ним общаться, принимая на веру каждое его слово. В конце концов он навязал бы мне свои взгляды. Не я же ему свои. Он же был старше, опытнее, мощнее, чем я. Как танк, уничтожил бы он мои идеалы и принципы. В течение трех лет он "ухаживал" за мной. Ради чего? Даже прочитав его автобиографию, где обо мне не сказано ни слова, я так и не поняла, чего этому человеку было от меня надо. Поняла я вот что: он был уверен, что идейно мы с ним близки. Мне де тоже, в 1959 году, при Хрущеве, пришлось пострадать от властей. Но он, принимая меня за свою единомышленницу, ошибался. Как выяснилось, когда я прочитала его автобиографию, он был против коммунистов и советской власти. А я была за. Я была против тоталитарного режима — за демократический социализм, так же, как и теперь. Он же — за капитализм. Иначе разве стал бы он преклоняться перед Германией? Преподавая русскую литературу, читая зарубежных классиков, я имела представление о том, что такое — капитализм.

Против коммунистов вообще я тоже никогда не была. Как народ до революции был против плохих царей за хорошего. Так и я была против плохих коммунистов за хороших. И даже делала попытку создать свою партию — партию настоящих коммунистов.

В его чувствах ко мне лично трудно разобраться, ведь он о них никогда со мной не говорил, как и о своем отношении к стране. Сказал бы, наверное, открылся бы, если бы наши отношения с ним стали более близкими. Для начала, как мне кажется, он попытался бы выяснить, как я поступлю, если он даст мне понять, что как мужчина он непостоянный, что нравятся ему более доступные женщины, чем я, смогу ли я, если мы сблизимся, стать по отношению к нему такой же самоотверженной, как Дарья Дмитриевна. И выяснил, получив "отставку".

Бог не допустил, чтобы этот скрытный, неискренний человек, тайно ненавидящий тех, кому служил и творчеством, и тем, что руководил областным отделением союза писателей (не просто писателей, а писателей СССР) взял надо мною верх. Он, безусловно, смог бы дать мне много в смысле практическом, но уж я такой человек, непрактичный и беспечный, и переделать меня ему не удалось, если он и ставил перед собой такую цель. Мне было суждено, как я уже говорила, отвергать своих поклонников одного за другим. И я никак не думала, что и с этим человеком, которого просто обожала, поступлю я так же…

Только прочитав его "Автобиографию", я убедилась, что правильно поступила, порвав с ним, а до этого все колебалась: то одобряла себя за этот поступок, то ругала, то злодеем он мне казался, то национальным героем…

Говоря о нем, как о писателе, надо сделать одно уточнение: за что присудили ему Государственную премию? Якобы за сборник рассказов о браконьерах, с которым он выступил в защиту природы. На самом же деле, я уверена в этом, за его первый роман, который в художественном отношении оказался слабым, поэтому не сделал погоды в литературе, но по содержанию был вполне "наш", советский. В нем рассказывается, как правительство исправляло свои ошибки, допущенные в руководстве сельским хозяйством. Положительно изображаются коммунисты и комсомольцы, старающиеся "поднять" деревню. Но самое замечательное то, что автор, который впоследствии яростно критикует большевиков, затеявших революцию, вовлекших в нее крестьянство, одобряет революционное прошлое деревни, с симпатией рисует предшественников современных ему коммунистов и комсомольцев. Несколько раз упоминает, что стены жилищ обитателей деревни, в которой происходит действие романа, украшают портреты их предков. А предки сфотографированы в "буденовках". Сумел же Ненашев "наступить на горло собственной песни", высказать не то, что думал и чувствовал, а то, чего ждало советское правительство от каждого советского писателя.

За это произведение, поверив, что написано оно от души, и присудили ему премию.

И что же он делает, получив деньги за служение социалистическому Отечеству? Пишет другой роман, в котором высказывает прямо противоположное мнение о тех, кто его наградил, и получает еще одну премию от наших бывших врагов. Гибкость проявляет завидную. И какая ему разница, что о нем на родине скажут. Всего важнее ведь возвыситься над всеми и разбогатеть. Поразить мир, как он думает.

Жил писатель, приспособившись к трудным условиям, писал душещипательные произведения о любви, о природе, о сильных духом соотечественниках, как будто на самом деле восхищался всем этим. Их хвалили, покупали даже за рубежом. Но обманывать, прикидываться патриотом даже ради денег, в конце концов ему надоело. И он устами одного из героев этих произведений, назвал эти книги свои "широм", "ширпотребом" и открыл наконец свое истинное лицо. Но читатели, как видно, по-настоящему это не поняли. Не поняли, как называется такая откровенность и критика. За то, что он постарался угодить Германии, в России стали его считать великим. После его смерти в той деревне, где он когда-то жил, памятник ему поставили. Сидит он на скамеечке под деревом рядом со своей Дарьей Дмитриевной, которая все-все ему прощала и разделяла его мнение. В городах, где доводилось бывать, открываются музеи его имени. Странно это? Наверное, нет. Ведь и я сама с большим трудом освободилась от обаяния, которое он мне внушил. Мне было приятно, что была лично знакома с человеком, чье имя приобрело мировую известность. Я показывала приятелям снимки, сделанные моими учениками, на встречу с которыми он приехал в Зареченск. Одну из этих фотографий в редакции главной городской газеты в Магнитогорске внесли в компьютерную память. Когда у меня попросили фото для этой цели, я сказала: