Валентина Немова - Святая святых женщины

Пыталась я уговаривать Полиночку. И так и сяк. Но никакие мои убеждения до детского умишка не доходили.

Манечка пока ничего не понимала, на Полинкины проказы не реагировала, а Полина не понимала, что на второй план отодвинули ее лишь на какое-то время, и по-детски страдала, потому и безобразничала. Больше всех в этой ситуации мучилась, само собой разумеется, моя дочь, не находя средств воздействия на Полину. А я расплачивалась, как мне кажется, за то, что не с большой охотой в этом году ехала к своим детям. И не было у меня уже со старшей внучкой такого же, как прежде, взаимопонимания. Словно черная кошка пробежала между мною и ею.

Точно так же, наверное, Галина ревновала родителей ко мне, когда мы были с нею в возрасте Маши и Полинки, и от этого мучительного чувства частенько меня обижала. Начав с детства, всю жизнь дергала, а колотила — тайком от родителей — до тех пор, пока я, занявшись спортом, не научилась давать ей сдачу.

Там, где должна быть только любовь и дружба, в семье, из-за этой дикой ревности, из-за стремления побольше захватить в ущерб другим получаются одни раздоры и вражда. И, видимо, много нужно взрослым иметь ума и такта, чувства справедливости, чтобы регулировать отношения между младшими членами одного семейства. И детей, считаю я, не надо иметь в большом количестве, так как на всех не хватает ласки, и времени, чтобы о каждом ребенке подумать, и материальных средств, чтобы всех обеспечить в равной мере…

Я пришла как-то к мысли: чтобы успокоить старшую внучку, надо стать с нею исключительно приветливой. И принялась ей во всем угождать, как будтои она была такой же маленькой, как младшая. Но таким способом разрешить конфликт Майи с Полинкой не удалось. Девочке материнского внимания не хватало, а не моего. А я при всем желании не могла ей заменить мать, тем более, что та находилась рядом. Мой подхалимаж Поля не оценила. И Майя мне однажды сказала, видя, как я бьюсь, точно рыба об лед:

— Не надо с ней сюсюкать. Она от этого становится только злей. Есть одно средство ее утихомирить: дождаться папы. При нем она тише воды, ниже травы.

Очень хотелось мне посмотреть, как будет вести себя моя старшая внучка при отце. Но не удалось дождаться возвращения зятя из командировки.

Пришла из Летнего телеграмма.

Накануне Майе приснился сон. Как будто она отремонтировала квартиру, а потом взялась повторно белить стены. Я страшно испугалась, когда дочь рассказала этот сон. И велела ей сидеть с детьми дома, никуда не ходить, не разъясняя почему. И дочь моя, взяв с собой Полинку, отправилась к кому-то в гости. Пока они не вернулись, я просто места себе не находила. Боялась, что с ними случится самое плохое. А о маме даже не подумала. На следующий день, с утра пораньше, Полина вновь чем-то обидела свою маму. Рассерчав, Майя опять ушла куда-то, не взяв на сей раз с собой никого из детей. А когда воротилась и позвонила, я не сразу открыла ей. Решила старшую внучку немного "повоспитывать". Майя звонит. Я не отпираю. Полина орет:

— Почему ты маму не впускаешь?

Я говорю:

— А зачем ты вредничаешь с ней? Вот возьму и не впущу ее сюда совсем, чтобы ты ее не обижала.? Дочь моя с той стороны, ничего не понимая, барабанит в дверь. Полина с этой колотится. В общем — дурдом настоящий.

Наконец отворила я дверь. Полина бросилась к мамочке. А Машенька сидит себе на высоком стульчике, подвязанная ремнем, мусолит кожаную книжечку (зубки у малышки начали прорезаться), не принимает никакого участия в происходящем.

Препоручив ее матери, я пошла на кухню готовить обед. Стала чистить картошку. В это время позвонили в дверь. Я даже внимания не обратила на этот звонок. Кто-то вошел. Я услышала слово "телеграмма". И опять никакого волнения. Так я погрязла в делах дочери. Человек вышел. Майя сказала:

— Бабушка умерла. — Я опять ничего не почувствовала.

Вышла, прочитала поданную мне дочерью телеграмму. И как будто ничего не прочитала. Вернулась на кухню и снова принялась чистить картошку. Уже не помню, через какое время осознала я, что произошло. А когда поняла это, начала кричать. Побежала в комнату, забилась в угол, за шкаф, где стояла маленькая Полинина кроватка, кое-как уместилась на ней. Долго лежала плача. Потом на полу, на паласе, затем на диване. Майя принесла от кого-то валерьянки. Накапала в чашку. Ее, наверное, смущало, что я так громко кричу (она сама не плакала), но замечание мне не делала и не утешала.

Полина спросила:

— А почему бабушка так ревет?