Айн Рэнд - Мы живые

Кира Аргунова медленным шагом направилась к свежей могиле.

Поле опустело. Небо над городом образовывало замкнутый темно-синий свод, через трещину в котором проникал холодный тусклый свет одинокой звезды. Плоские ломаные тени домов слились в узкую тонкую ширму, которая в некоторых местах пропускала дрожащие отблески отгораживаемого ею коричнево-красного зарева заката. Пейзаж не был городским. Белая пустыня, над которой кружили вихри мелкой снежной сечки, была погружена в пустое, спокойное молчание сельской местности.

У могильного камня одиноко вырисовывалась маленькая женская фигурка.

Снежные хлопья лениво падали на ее склоненную голову. Ресницы ее блестели, но не от слез, а от тающих снежинок. На красном граните было высечено:

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ЖЕРТВАМ РЕВОЛЮЦИИ

АНДРЕЙ ТАГАНОВ

1896–1925

Кира размышляла над тем, кто же все-таки убил его – она сама, революция или и то и другое?

Лео в одиночестве сидел у камина и курил. Сигарета, которую он некрепко держал в пальцах, в конечном счете выскользнула и осталась незамеченной лежать на полу. Лео взял еще одну и, не зажигая, долго рассеянно мусолил ее в руках. Затем он огляделся вокруг в поисках спичечного коробка; и хотя тот лежал на ручке кресла, Лео с трудом отыскал его. Подняв коробок, он изумленно уставился на предмет поисков, силясь вспомнить, что он хотел сделать.

В последние две недели Лео говорил мало. Изредка он целовал Киру с натянутой нежностью, однако она, чувствуя те усилия, которые он прилагает, старалась избежать прикосновений его губ и рук.

Лео часто уходил из дому, и Кира никогда его ни о чем не спрашивала. Он пил слишком часто и слишком много, но она не делала никаких замечаний. Оставаясь дома вдвоем, они хранили молчание, которое лучше слов говорило ей о том, что все кончено. Лео тратил последние деньги, и Кира не задавала ему вопросов о будущем. Она вообще ни о чем его не спрашивала, потому что боялась заранее известного ей ответа: она проиграла.

Когда Кира пришла с похорон домой, Лео даже не встал, он продолжал неподвижно сидеть у камина, глядя на Киру отсутствующим взглядом.

Кира молча скинула пальто и повесила его в гардероб. Снимая шляпу, она услышала резкий, жестокий смех Лео, который заставил ее обернуться. Она глянула на него широко раскрытыми глазами:

– В чем дело, Лео?

– А ты не знаешь? – вспылил он.

Кира отрицательно покачала головой.

– Я все знаю, – бросил он.

– Что именно, Лео?

– Думаю, неуместно говорить об этом прямо сейчас, после похорон твоего любовника. Как ты считаешь?

– Моего…

Лео поднялся и подошел к Кире. Он стоял, держа руки в карманах, окидывая ее тем надменным взглядом, который она боготворила; скривив губы в пренебрежительной усмешке, он четко проговорил три слова:

– Ты – маленькая сучка.

Кира застыла на месте; ее лицо побледнело.

– Лео…

– Заткнись. Я не хочу от тебя ничего слышать. Ты мерзкая маленькая… Я бы не возражал, если бы ты была такая же, как мы все! Но ты, со своей святостью и высокопарностью, наставляя меня на путь истинный, легла под первого партийного засранца, который соблаговолил на тебя влезть.

– Лео, кто…

– Заткнись… А впрочем, я дам тебе возможность ответить всего лишь одним словом на мой вопрос. Ты была любовницей Таганова? Была? Да или нет?

– Да.

– Все время, пока я отсутствовал?

– Да.

– И после моего возвращения?

– Да. Что тебе еще сказали, Лео?

– А что ты еще хотела, чтобы мне сказали?

Лео посмотрел на Киру неожиданно холодным и ясным взглядом.

– Кто рассказал тебе обо всем, Лео?

– Один твой приятель. Вернее, его приятель. Наш дорогой товарищ Павел Серов. Он заходил, возвращаясь с похорон. Он просто хотел поздравить меня со смертью моего соперника.

– Для тебя это было… было большим ударом, Лео!

– Это была самая хорошая новость после революции. Мы пожали друг другу руки и выпили вместе с товарищем Серовым. За тебя и за твоего любовника. А также за всех других твоих любовников. Видишь ли, это значит, что теперь я свободен.

– Свободен… От чего, Лео?

– От маленькой дуры, которая поддерживала во мне остатки самоуважения. Маленькой дуры, которой я не осмеливался смотреть прямо в лицо, которой боялся причинить боль! Знаешь, забавно получается. Я имею в виду тебя и твоего героя-коммуниста. Я думал, он принес себя в жертву, чтобы я был с тобой. А ты просто-напросто надоела ему, и он, возможно, ради какой-нибудь другой шлюхи решил избавиться от тебя. В роду человеческом не осталось ничего благородного.