НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ НЕ ВОЗВРАЩАТЬ МОЮ ДОЧЬ В КОЛЛЕДЖ ЭППЛЪЯРД. ПИСЬМО СЛЕДУЕТ .
От мысли, что она вот так теряет свою самую богатую и всеми любимую ученицу, ей стало нехорошо и её едва не стошнило. Последствия этого нового несчастья были опасными и нескончаемыми. Всего несколько недель назад директриса говорила жене епископа:
— Ирма Леопольд — такая очаровательная девушка. Она стоит тех полмиллиона, которые ей отойдут, по исполнению 21 года… Её мать из Ротшильдов, знаете …
Два огромных счёта от мясника и бакалейщика завершали этот горестный день.
Какой бы ни стоял поздний час, она почувствовала, что должна взять бухгалтерскую книгу. Выплаты некоторых учениц были весьма крупными. Однако, здравый смысл подсказывал ей, что рассчитывать на предварительную оплату за следующий семестр вряд ли стоит, тем более от родителей Миранды и законного опекуна Мерион Куэйд. Раньше она так же полагалась на мистера Леопольда, с его крупными чеками на дополнительные расходы: танцы, рисование и многочисленные утренние спектакли в Мельбурне, — почти все из которых составляли большую часть прибыли колледжа. На аккуратно расчерченной странице выделялось ещё одно имя: Сара Вейбурн. Её неуловимый опекун уже несколько месяцев не появлялся в кабинете у директрисы со своей обычной манерой платить наличными. В настоящий момент, целый семестр дополнительных расходов Сары оставался неоплаченным. Мистер Косгруоува, всегда дорого одетый и оставляющий после себя в кабинете шлейф из запахов одеколона и сафьяна, не имел никого оправдания за задержку.
С этих пор, лишь взгляда на склонившуюся в саду над книгой Сару, было достаточно для вспышки раздражения, ползущей по шее директрисы под колючим сетчатым воротником. Маленькое заострённое личико стало неким символом не имеющей названия болезни, от которой в той или иной степени страдали все ученицы колледжа. Если бы это было слабое и округлое детское лицо, оно могло бы вызвать ответную жалость, вместо негодования, что такое тщедушное и бледное существо обладает особой силой — волей, такой же сильной, как и у неё самой. Порой, видя согнутую голову Сары в классной комнате, куда директриса иногда спускалась с Олимпа чтобы дать урок Писания, кислый вкус необъяснимой неприязни на мгновение перехватывал ей горло. И всё же, эта несчастная девочка была внешне послушной, вежливой и прилежной; только в её нелепо больших глазах таилась боль. Было уже далеко за полночь. Директриса поднялась, положила бухгалтерскую книгу обратно в ящик и стала тяжело подниматься наверх.
На следующее утро, когда Сара Вейбурн уже приготовила принадлежности для урока рисования миссис Валанж, её вызвали к директрисе.
— Я послала за тобой, Сара, по одному важному вопросу. Стань прямо и внимательно слушай, что я тебе скажу.
— Да, миссис Эпплъярд.
— Ты знаешь, что твой опекун уже в несколько месяцев не платит за твоё обучение? Я писала на его банковский адрес, но все мои письма вернулись.
— О, — сказала девочка без всякого выражения.
— Когда ты в последний раз получала письмо от мистера Косгроува? Подумай хорошенько.
— Я прекрасно помню, когда. На Рождество. Он спрашивал могу ли я остаться в школе на каникулы.
— Помню. Это было очень неудобно.
— Правда? Интересно, почему он так долго не пишет? Мне нужны книги и пастель для рисования.
— Пастель? Это как раз напомнило мне что, раз ты никак не можешь помочь мне в этом досадном деле, я должна буду уведомить миссис Валанж о прекращении твоих уроков рисования — с сегодняшнего дня. Пожалуйста, обрати внимание, что все материалы для рисования в твоём шкафчике являются собственностью колледжа и должны быть возвращены мисс Ламли. Это что дырка на чулке? Тебе следует научиться штопать, а не играть с книгами и цветными карандашами.
Сара уже дошла до двери, как её позвали назад.
— Я не упомянула, что, если мне не удастся связаться с твоим опекуном к Пасхе, мне придётся принять меры относительно твоего обучения.
Впервые за время разговора в больших глазах Сары что-то мелькнуло.
— Какие меры?
— Договориться с определёнными учреждениями.
— О, нет. Только не это. Не снова.
— Нужно учиться смотреть фактам в лицо, Сара. В конце концов, тебе уже тринадцать. Теперь можешь идти.
Во время вышеупомянутой беседы, миссис Валанж — приезжающую из Мельбурна учительницу рисования, поднимал на станции в Вуденде в двухколёсный экипаж проворный Том. Маленькая леди, по обыкновению нагруженная папкой для эскизов, зонтиком и бочковатым чемоданом, цеплялась за него как утопающая. Содержимое чемодана всегда оставалось неизменным: гипсовая голова Цицерона, для старшеклассниц, завёрнутая во фланелевую ночную сорочку, чтобы не откололся нос в грохочущем мельбурнском поезде; гипсовая нога для учениц помладше; рулон бумаги для рисования; и для себя пара лёгких тапочек с шерстяными помпонами и бутылочка коньяку. (Пристрастие к французскому бренди, если бы о нём зашла речь, было единственным вопросом, мнения по которому у миссис Валанж и миссис Эпплъярд полностью совпадали).
Читать дальше