Луи Арагон: Шекспир в меблирашках

(англ.)-"быть или не быть"; "toupie" по-французски-волчок.]), столь непринужденное владение британской поэзией придавало определенный шик молодому поколению.

Управляющий моей тогдашней гостиницы, здоровенный верзила, несколько жирноватый, с бледной и плоской, как блин, физиономией, носивший шейный платок и тапочки, гнездился в бельэтаже и по вечерам выводил помочиться на тротуар свою шавку совершенно непропорционального сложения-нечто вроде длинношерстной таксы, не достававшей ему до щиколотки. Он набросился на меня, когда я вешал ключ на доску, пришло как раз письмо из Сан-Бриека, от матери. Ему, видите ли, понадобилось прочесть мне нотацию, что его заведение на лучшем счету в округе и что мой образ жизни мог еще сойти,куда ни шло, пока не было привлечено внимание к моей персоне, но никак не теперь, когда я пишу в газетах. А что в нем такого, в моем образе жизни?

Я не понимал. Да то просто-напросто, что я принимаю у себя разных особ, заявил этот тюремщик. Почему бы и нет? Я не записывался у него как монах, так что особы-мое право, но это множественное число... я как раз находился в периоде стабильности, после Ивонн у меня была только Жозефина, вот уже три месяца. Говоря с ним, я ощутил даже какой-то зуд: а уж не бросить ли мне самому, для разнообразия, эту девочку, просто чтоб доказать себе, что можно изменить порядок, однако речь шла о другом. "Вы записались у меня, говорит этот тип, держа на руках своего пса (до чего же у этих животин трогательное пузо), - как студент юридического факультета, а не как журналист... К тому же мои клиенты отнюдь не обязаны узнавать эту особу, когда она приходит, может, это вовсе не она, а другая..."

Тонкий был тип, при его-то комплекции. Он хотел убить разом двух зайцев. В конце концов он мне это выложил. Оказывается, полиция интересовалась мной из-за письма в "Франс-суар", они узрели нечто ненормальное в том, что я защищаю ребят, и хотели выведать, с кем я знаюсь, не посещают ли меня "черные куртки".

Это был заяц номер один, поскольку мой сосед как-то вечером пожаловался на шум у меня, в порядке исключения мы пришли вчетвером с бутылкой и чипсами1 [Chips-стружки (англ.), жареный хрустящий картофель], ничего тут нет такого, просто Аженор, который был со своей девочкой, захотел почитать нам стихи, ясное дело, что от этого шум, если он имитирует вагон-ресторан с помощью придуманных им самим слов, и в особенности, конечно, из-за тигра: мне не очень понятно, почему у него в стихах всегда где-то проходит тигр, но Аженор говорит, будто тигр-метафора. В конце концов, все это не имело ни малейшего отношения к "черным курткам"; но тут-то и вылезло ухо зайца номер два на шмате сала, служившем управляющему лицом: он намекнул, что было бы недурно, если б я поселился вместе со своей дамой, он не настаивал на том, чтоб это была непременно Жозефина, но, в общем, если бы эта особа обитала здесь на полных правах, никто из жильцов не мог бы сказать, что я принимаю у себя женщин, и тем самым у полиции была бы выбита из-под ног почва для всяких недоброжелательных инсинуаций, короче, он так заботился о моей репутации, что просто плакать хочется. Я почувствовал себя чем-то вроде псинысосиски, которую он держал на руках. Заметьте, мне и самому нечто подобное приходило на ум: девочка училась в Высшей школе политических наук, у нее не было никого, кроме бабушки в деревне, ее бы вполне устроило не платить отдельно за комнату, так что за независимость держался, скорее, я сам, все из-за тех же сан-бриекских предрассудков. В стихах Ажерона шума от этого не убавилось бы... но вагон-ресторан был исключением. Вдруг до меня дошло, в чем второй заяц: этот хитрый толстяк просто хотел сдать мне номер на двоих, чтоб содрать побольше. Ну, меня не проведешь, я в возмущении поведал эту историю своей подружке, а она, Жозефина, закатила мне пощечину, и снова я оказался брошенным девушкой. А я-то надеялся, что с таким именем...

Но в результате всего этого меня осенило: раз уж с женщинами у меня не получается, брошу-ка я факультет. Успех моего письма о "черных куртках", интерес, который проявила к нему полиция... почему не рискнуть? Так я и стал журналистом.

Поначалу, не признаваясь родителям, чтоб не потерять карманных денег, я пошел работать в ежедневную газетенку, созданную из каких-то темных политических соображений, хотя говорилось в ней только о кинозвездах, Брижитт и Сорейе. За гроши, конечно, но что вы хотите, я ведь был дебютантом. Управляющий с блинной физиономией неодобрительно косился на меня и даже посмел сказать, как бы невзначай: "Что-то ее давно не видать...