Мор Йокаи - Венгерский набоб

На одном из балконов, занятом смешанным мужским и дамским обществом, видна стайка молодых юристов в черных атиллах и венгерских брюках в обтяжку. Один в Пожони уже давно, остальные, вероятно, только прибыли, уж очень дотошно разглядывают все и расспрашивают его поминутно: "Кто это встал сейчас? А тот, что перо в чернильницу обмакнул? А этот вон, к нам спиной? Где такой-то сидит, а где такой-то? Который либерал, который консерватор?" - и тому подобное. У товарища их, разумеется, на все готов толковый ответ, он ведь практикант у самого королевского уполномоченного и в Пожони со дня открытия; лично со всеми знаменитостями знаком; знает даже, в какую кофейную ходит тот или иной, так что у однокашников имеет некоторый авторитет.

- Вон Бела Карпати, глядите! - показывает он им. - Вот молодец, либеральней его во всей палате нет. Подумать только, на дядю родного как нападает за принадлежность к консервативной партии! Да я разве посмел бы выступить так против моего дяди Гергея? А мой ведь исправник всего-навсего. Да, друзья, вот это характер, это муж государственный. И по-венгерски знает, бегло даже говорит, сразу можно понять.

Наивные провинциалы не уставали диву даваться.

- Смотрите, смотрите, не нравится ему речь оратора, вот перо берет; славно! А как твердо в чернильницу макает! Наверняка заметки делает для себя или предложение собирается внести. Ага, по рукам пустил. Всем нравится, все одобряют, ну а как же: умница ведь большой!

А младший Карпати забавлялся тем, что, сидя напротив дядюшки, рисовал диковинную карикатуру на него: изобразил ни в чем не повинного старика в виде барана, жующего благодушно податные акты. Это и был лист, который показывал он соседям и который правоведы приняли за важный какой-то документ.

- Смотрите-ка, вон двое поднялись, подходят к нему! Этих я тоже знаю. Удивляюсь только, зачем это он с ними разговаривает, оба ведь из противной партии. На свою сторону хочет, наверно, склонить. Видите, гордо как заявляет, что сам им будет отвечать. Похоже, те колеблются уже. Да, до выступленья дойдет, тут он и с двоими шутя управится...

- Споримте, что придет! - говорил меж тем Карпати двум молодым аристократам, которые беседовали с ним, стоя по обе стороны стула.

- Пока не увижу, не поверю, - заявил Ливиус, стройный юноша с орлиным носом. - Эта девушка в исключительно строгих правилах воспитана.

- Девушки, они все одинаковые. У любой сердце есть, ключ к нему только надо подобрать.

- Нет, тут тебе даже лом не поможет. Богомольная тетка-святоша и свирепый дядя-мужлан стерегут ее неотступно, не отходя ни на шаг.

- Ба! Тетке-святоше глаза отведем, дяде-грубияну острастку дадим, и сад Гесперид - наш.

- Я же тебе говорю: не подступиться к пей; ее ни в одно публичное место не пускают. Ни в театр, ни на прогулки - никуда, где людно, за вычетом церкви, да и там она обыкновенно возле органа сидит и с хором поет.

- Знаю я это давно. Мне тоже говорили, что она только на мессах хоральных бывает. Но и этого достаточно. Я из этого делаю вывод, что она натура художественная и любит, чтобы ее послушали. А для такого подвоя любой привой сгодится. Вы же знаете, я на тысячу золотых поспорил с Фенимором: через год девица у меня будет жить.

- Маловероятно; особенно если вспомнить, как плачевно кончились ухаживанья самого Фенимора.

- А как? Что там с ним произошло? - полюбопытствовал третий, который как раз подошел.

Абеллино с готовностью взялся объяснять.

- Да письма любовные вздумал, простак, посылать, которые она тут же тетке передавала. А хитрая эта богомольная ведьма назначила ему от имени Фанни свидание в саду возле дома; он и проберись туда в урочный час через задний вход, оставленный незапертым. Подождал там терпеливо в крыжовнике: никого. Тут он понял, что в дураках остался, с тем и хотел идти, но калитка уже на замке. Как быть? Стучать рискованно, у почтенного господина Болтаи - восемь столярных подмастерьев во дворе, нашумишь - изукрасят так, что родная мать не узнает, а стены кругом каменные, не перелезть. Устраивайся, значит, как можешь, прямо посреди клумб и жди до утра, пока садовник калитку отомкнет: другого ничего не остается. Представляете, каково это Фенимору-то, который уснуть не может, если на простынке хоть складочка малейшая, и не ложится, в семидесяти семи своих водах не ополоснувшись предварительно. А тут еще несчастье: дождь полил - и до самого утра, как из ведра, а во всем саду ни беседки, ни оранжерейки, ни просто рогожки какой-нибудь, чтоб укрыться. И продолжалось сие удовольствие до шести утра, когда Фенимор выбрался наконец из-под этого холодного душа. Нанковые панталоны были на нем, фрак с шелковым воротником и касторовая шляпа. Можете себе представить, в каком все это было виде! Пришлось по дороге объяснять знакомым, что самоубийцу спасал, который в Дунае хотел утопиться.