Хаим Граде - Синагога и улица

— Послушай, Серл, я тебе уже столько раз говорил, что чем больше ты ссоришься со своей матерью, тем больше показываешь, как вы похожи. И я ненавижу злобных баб. Какое тебе дело до того, что твоя мать станет гродненской раввиншей?

Когда ей было надо, дочь, точно так же, как и ее мать, умела и промолчать. С ребенком на руках Серл бросилась на кухню готовить мужу обед, а близнецов оставила возиться на полу у его ног. Эзра уселся в глубокое кресло почитать газету и вздохнул: сосед-лавочник своей притчей про хозяйку-неумеху попал в самую точку.

Серл едва дождалась, пока муж поест и вернется в лавку. После этого она оставила немытую посуду на столе, позвала высокую тощую соседскую девушку, чтобы та посидела с детьми, а сама поспешно накинула на плечи широкое пальто, сунула ноги в боты, не застегнув их, надела берет на растрепанные волосы и поспешно направилась в обувной магазин своих братьев.

Вьюга, бушевавшая на улице, снова загнала в магазин много покупателей, требовавших калоши, полусапожки, теплые боты, спортивные туфли. Приказчики едва справлялись с таким потоком, но братья Кенигсберг на этот раз не вышли из-за прилавка. Каждый раз, когда открывалась дверь и входил какой-нибудь мужчина, Янкл-Довид и Гедалья сначала вздрагивали, а потом благодарили Бога за то, что вошедший не оказался кем-либо из их друзей, приближенных к гродненскому раввину. Сыны Торы находили братьев утром перед молитвой, днем — в магазине, ночью — дома, и все с одной и той же претензией: как они допускают, чтобы их отец втягивался в конфликт с гаоном реб Мойше-Мордехаем Айзенштатом? Ведь братья Кенигсберг бывшие ешиботники, они же понимают то, чего не понимают люди с улицы: что спорщики не думают о чести Торы и что, унижая одного мудреца Торы, они унижают всех. Так почему же братья не поговорят со своим отцом? Янкл-Довид и Гедалья знали, что разговаривать надо с матерью. Поэтому они стояли в своем магазине, заранее подавленные еще только предстоящим им тяжелым разговором с нею. Тут снова распахнулась дверь магазина, и внутрь вместе со снежной вьюгой ворвалась их сестра, уже открывшая рот, чтобы закричать. Однако вид множества покупателей заставил ее сдержаться. Через мгновение она уже стояла рядом с братьями за прилавком.

— Отец неудачно женился… Что вы на меня пялите глаза? Разве вы не знаете, почему мать подталкивает отца к тому, чтобы он стал гродненским раввином? Она хочет отомстить гродненскому раввину за то, что он когда-то был ее женихом и отменил их помолвку.

Серл всегда наговаривала мужу на своих братьев, что они бараны, а не люди, что у них расплывшиеся физиономии, что они раскрашенные деревяшки. Мать командует ими, а они ей позволяют. Она не ожидала вдруг увидеть перед собой два таких распаленных лица: теперь оба брата прямо дрожали от гнева и оглядывались, не слышит ли ее кто.

— Молчи! Твой большой рот доведет нас до позора. Нам не хватает только, чтобы в городе узнали, что дочь грайпевского раввина говорит о своей матери!

Напуганная братьями еще больше, чем прежде мужем, Серл стала оправдываться тихим голосом:

— Я ведь этого никому не говорила, даже Эзре!

Однако Янкл-Довид тяжело сопел, а Гедалья вытирал носовым платком пот с шеи под подбородком.

— Чтоб больше никому этого не говорила! — предостерегли они крикунью и даже не сказали, что этим вечером собираются пойти к матери.

Переле не узнавала сыновей. Они ничего не рассказывали о ее внуках и даже не захотели выпить у нее стакана чаю. Они специально пришли, когда отец проводил свой урок в синагоге, чтобы иметь возможность поговорить с матерью жестко и перечислить ее грехи с тех пор, как она привезла отца в Гродно и сделала его даяном. Теперь она подталкивает его снова на нечто, о чем он прежде даже не помышлял, — стать раввином гродненских сторонников «Мизрахи». Пока же отца поносят и позорят противники, а его якобы сторонники от его имени оскорбляют гаона, надломленного судьбой еврея, потерявшего единственную дочь. К тому же гродненский раввин был за то, чтобы отца приняли в члены раввинского суда, хотя даяны выступали решительно против этого. Так чего же мама хочет от своих детей и на что она рассчитывает?

Переле сидела за маленьким столиком, положив правую руку на толстый молитвенник «Корбн минхе» [272] Специальный молитвенник с переводом на идиш и с комментариями на идише, предназначенный для женщин. , и обиженно улыбалась. Чем дольше и резче говорили сыновья, тем беспокойнее ее маленькие сухие пальцы дрожали на обложке молитвенника. Однако она дала сыновьям выговориться и только после этого ответила: не она начала войну между сторонниками «Мизрахи» и «Агуды», не она устраивала скандалы во время проповедей в Городской синагоге, и не она взбудоражила весь Гродно, подняв всех против раввина Айзенштата и его приближенных. Кроме того, Янкл-Довид и Гедалья должны вспомнить, что, когда она увидала их в их обувном магазине ползающими на коленках, чтобы помочь клиентам примерить обувь, и спросила, почему их жены не приходят в магазин помочь им, оба ее родных сына ответили ей так, как не отвечают даже мачехе, чтобы она не вмешивалась в их жизнь. Но себе они позволяют вмешиваться в ее жизнь и даже пришли к ней домой поучать ее!