Хаим Граде - Синагога и улица

Приказчики прыгали, как черти, по высоким полкам, снимали белые картонные коробки и ползали на коленях, примеривая обувь покупателям, сидевшим на стульях и скамьях. Старые толстые женщины в тяжелых шубах покупали боты. Молодые женщины, похожие на изогнутые тонкие пружины, примеряли высокие узкие сапожки. Сами хозяева тоже не отдыхали. Оба они обслуживали мужчин. Старики покупали глубокие калоши, молодые в своих туфлях залезали в плоские полукалоши с красной подкладкой изнутри — рижский товар. Старший из двух братьев, Янкл-Довид, потом возился с двумя мальчишками с плотными ножками в вязаных чулках из толстой красной шерсти. Рядом сидела их худая мать с веснушчатым лицом, недовольным, как будто она уже с утра поругалась с мужем. Какие башмачки хозяин ни предлагал для ее мальчиков, она пихала товар назад. «И ради этого Янкл-Довид должен был учиться в ешиве?» — сказала сама себе Переле и посмотрела на младшего сына.

Гедалья сначала занимался высохшим безбородым и беззубым стариком. Тот искал пару теплых шлепанцев, которые годились бы и на то, чтобы выходить за дверь. Минуту спустя Гедалья попытался обслужить высокого широкоплечего молодого парня в полушубке, с большими, как лопаты, руками, с густой шевелюрой и без шапки, несмотря на то что дело было зимой. Парень потребовал спортивные туфли на двойной подошве, и хозяин стоял на коленях рядом с его большими ногами. Но все, что он предлагал парню, тот отбраковывал. Одна пара туфель не понравилась ему потому, что спереди они застегивались кожаными ремешками. А ему хотелось туфли с узором. К тому же край у них слишком угловатый и нет вырезов на подошвах, чтобы надевать коньки. «И этого деревенского иноверца с лошадиной гривой должен обслуживать мой Гедалья, сын грайпевского раввина и внук старипольского раввина?» — спросила себя Переле.

Наконец оба сына ненадолго оторвались от покупателей и подошли к матери, измученные, но с сияющими лицами, потому что их выручка была велика. Разговаривали они тихо и почтительно по своему обыкновению: мать зашла к ним по какому-то делу или просто так? Переле ответила, что зашла, чтобы немного порадоваться своим сыновьям. И уж они ее порадовали! Янкл-Довид и Гедалья ползают на четвереньках перед какими-то людьми с улицы, а те еще и брыкаются! Сыновья пододвинулись к матери поближе и заговорили тише, чтобы никто из посторонних не мог их услышать: а если кожаные изделия сохнут на полках, это лучше? Напротив, они счастливы, когда покупатели заходят к ним и позволяют себя обслужить. Переле не хотела настраивать сыновей против невесток, но тем не менее не смогла смолчать:

— А почему в магазин не заходят ваши жены, чтобы помочь вам? Насколько я понимаю, их это не интересует. Они происходят из более знатных семей, чем вы оба, не так ли?

Сыновья отвечали с едва скрываемой обидой, что у их жен более чем достаточно работы по дому и с детьми тоже, и нет ничего постыдного в том, чтобы торговать обувью. Раввин подчиняется главам общины, а они не дрожат перед клиентами, хотя и наклоняются, чтобы помочь им примерить обувь. Янкл-Довид и Гедалья вернулись к клиентам и больше к матери не подходили, как к какой-нибудь надоедливой тетке, которая в очередной раз приходит торговаться из-за пары тапок так, что на нее уже больше даже не оглядываются. Только когда мать направилась к двери, сыновья встали по обе стороны и проводили ее с почетом. Но она не сказала им больше не слова и, задрав голову, вышла из магазина в своей выцветшей черной котиковой шубе поверх длинного платья со сборками сзади.

Раввинша вернулась домой с жестким вытянувшимся лицом и увидела мужа, который раскачивался над томом Геморы. Реб Ури-Цви сидел в своей длинной вязаной зеленой кофте и в плоской бархатной ермолке на седой кудлатой голове. Он не спросил, где она была, не встал со стула, чтобы помочь ей снять шубу. Так он себя и вел, а когда дети видят такое поведение отца с самого детства, то нечему удивляться, что они не проявляют уважения к матери. Переле оглянулась и вдруг заметила, что один из предметов мебели в комнате стоит неправильно.

— Помоги мне поставить диван между двумя окнами и передвинуть комод на то место, где сейчас диван, — скомандовала она мужу.

— Что это вдруг ни с того ни с сего? — спросил реб Ури-Цви.

Жена резко ответила ему:

— Твоя дочь передает тебе привет. У нее тоже помойка, а она этого даже не замечает.

Как бы Переле ни горела гневом, она тем не менее сделала все с толком. Прежде чем они с мужем перетащили мебель, она зашла в спальню, чтобы снять праздничную одежду и надеть домашнее платье. Реб Ури-Цви согнулся втрое и помог Переле перетащить диван. Он, тяжело сопя, снял шерстяную кофту и остался в арбеканфесе. Потом попытался отодвинуть от стены тяжелый комод, выдвижные ящики которого были полны белья.